Линн Рид Бэнкс - Доверие

Линн Рид Бэнкс Доверие

В то время, когда происходит действие этого рассказа, я жила в Канаде. Это было в конце второй мировой войны, мне было около шестнадцати — довольно беспокойное соединение ребенка и женщины, канадки и англичанки. Нас с мамой эвакуировали в Саскатун, Саскачеван, — его эвфимистически именовали «сердцем прерий» — пять лет назад, и только в последние два года мы притерпелись к равнинному однообразию полей пшеницы, громадным просторам, раскинувшимся меж городами, которые прорезали лишь резкие очертания вздымавшихся элеваторов, белых в сухом, прозрачном воздухе.

Мы даже полюбили сам Саскатун; но в знойные месяцы летних каникул неизменно с облегчением покидали его, отправляясь к одному из озер, разбросанных к северу от города Принц-Альберт. Своим расположением озера эти напоминали отпечатки пальцев, влепленных среди почти неизведанных северных лесов, на их защищенных лесами берегах небольшими группами ютились бревенчатые хижины, обитатели которых: фермеры, лесорубы, дачники — наслаждались красотой и тишиной лесов, а в придачу — всякой живностью, какая там водилась.

В этих волшебных краях мы обычно проводили летние дни на открытом воздухе, купались, катались на каноэ, гуляли, читали или просто лежали на солнышке и дремали. По вечерам загорались синим пламенем трехфутовые сосновые поленья, от них тянуло приятно пахнувшим дымком, а мы сидели и разговаривали, слушая, как играют в соседней хижине студенты- пианисты и кричит в тростниках выпь, или смотрели, как на опушке леса, между нашей верандой и озером, которое после того, как погаснут невероятные краски заката, всегда мерцало светло-серым блеском, пляшут мириады светлячков.

То последнее лето перед возвращением в Англию было особенно прелестно. Во-первых, я впервые влюбилась. Никто и никогда не убедит меня, что в пятнадцать лет невозможно любить. Тогда я любила так, как никогда потом, — всем сердцем, не ведая сомнений, безраздельно и простодушно. Или во всяком случае так я любила к концу того лета. Когда мы в июне отправлялись на озеро, это лишь начиналось.

Мой друг работал в Саскатуне, но озеро было его «стихией»: дебри, незнакомые и прекрасные, манили его с неодолимой силой, так что не могу утверждать, что лишь ради меня усаживался он по пятницам, как только представлялась малейшая возможность, на свой мотоцикл и гнал триста миль по ухабистым дорогам прерий, чтобы провести с нами уикэнд.

Случалось, он не мог приехать, и тогда радость улетучивалась из всего до следующего понедельника, когда можно было снова начать дожидаться пятницы. Он никогда не мог предупредить заранее, потому что мы жили в такой дали от цивилизации, что у нас не то что телефона, но и телеграфа не было, поэтому оставить всякую надежду я могла не раньше полудня в субботу. В таких условиях триста миль— не шутка. К тому же Дон был стеснен в деньгах и иногда подрабатывал по субботам и воскресеньям сверхурочными.

Но, если исключить эти пустые потерянные субботы и воскресенья, я была счастлива до беспамятства. Так счастлива, что впервые за многие годы начала довольно много размышлять о Боге. После того, как Дону удалось приехать несколько недель кряду, я самоуверенно вообразила, что Бог самолично принимает во мне участие. Я разговаривала с Ним, словно с приятелем, и в какой-то момент в этой веренице знойных, задумчивых дней, когда Бог — или природа, или как вам еще будет угодно назвать правящую миром Силу, — казалось, был совсем-совсем рядом, мне втемяшилось, что если я прямо задам какой-нибудь вопрос, то первое, что придет мне в голову и будет правильным ответом.

Сейчас легко издеваться над ребячеством этой игры в испытание веры, но факт остается фактом: она срабатывала. Обычно я испытывала ее на простых вещах. «Будет завтра дождь?» «Придет нам сегодня письмо из Англии?» — и чаще всего — «Приедет Дон на этой неделе?» Поначалу меня порядком приводил в замешательство тот рой утвердительных и отрицательных ответов, которые проносились у меня в голове, но через некоторое время приоткрывался небольшой просвет взвихренной пустоты, потом совершенно отчетливо вспыхивало «да» или «нет», и я не помню, чтобы ответ когда-нибудь оказался неверным. За исключением последнего случая.

Как-то утром в понедельник я сидела на --">