Юрий Поликарпович Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

Слух слепца порой озадачивал его самого. Он слышал через землю за много тысяч вёрст. Однажды летним утром он приник ухом к земле и уловил со стороны запада трясение и гул.

— Беда! Земля трясётся, — пустил он слух по хутору.

Так мирный хутор узнал о войне с германцем. Вражий дух в первый раз попал сапогом на родную Кубань. Вскоре старый казак услышал на хуторе лишнюю толкотню и чужую лошадиную речь. Вот протарахтела железная таратайка и остановилась около его хаты. Из таратайки вышли двое, важный германский чин и его толмач. Только толмач успел посветить фонариком вглубь тёмной хаты, как его выперло оттуда тяжёлым духом. Он откачался на воздухе и крикнул:

— Выходи, казак с бандурой!

Петрович вышел на крыльцо, а бандура осталась в хате.

— Скажи, казак, почему ты сидишь в хате с забитыми окнами?

— Тёмный помин держу по усопшей любимой жене.

Толмач мало понял ответ казака и от самого себя спросил:

— Объясни, какой толк и помин сидеть в тёмной хате? Ты всё равно слепой.

Германский чин был паче догадлив. И так навёл вопросом:

— Когда умерла твоя жена, казак?

— В голодный год.

— Гм, девять лет прошло… Я его понимаю, — обратился германский чин к своему толмачу, — казак сидит во тьме, а тьма суть скорбного цвета. Так он держит скорбь по усопшей любимой жене. Страшный траур! Русский траур!.. И зачем мы полезли в эту страну, где могут держать такой великий траур? Плакала наша победа!..

И германский чин задумался. Покуда он думал, толмач спросил от себя самого:

— Как ты выдерживаешь такой крепкий траур, казак? Я и то едва отдышался.

Старый казак усмехнулся и молвил:

— Я запашок кой-когда продуваю. А для дела вот! — и показал щипцы, гвозди и молоток. Толмач одобрил:

— Ясно, казак. Твоя голова работает чётко и согласна с сердцем.

Германский чин перестал думать и опять заговорил:

— Казак, я прознал про твою слепоту и пожелал тебя видеть. Мой отец тоже слепой. Он ослеп на первой войне с вами. Ты воевал с нами в первую войну?

— Было дело.

— Я так и знал. На каком месте воевал?

— На мокром месте рубал вас, как лозу.

— Это хорошо, казак. А мой отец бил вас на сухом месте и там ослеп… А ты когда ослеп, казак?

— Когда воевал со своими.

— Гм, это тоже хорошо, — молвил задумчиво добрый германский чин.

Петрович обиделся:

— Твой отец ослеп на войне с чужими, а я ослеп на войне со своими. Что же здесь хорошего?

Германский чин подивился душе казака, покачал головой и молвил:

— Я жалею тебя, казак. Мой отец живёт в большом богатом доме со слугами, а ты живёшь в маленькой бедной хате с клопами. Есть разница?

— Есть другая разница. Клопы кусают меня по моей доброте, а слуги твоего отца обирают его по его слепоте.

Германский чин подивился уму казака и пожелал, чтобы тот сыграл ему на бандуре. На что получил сугубый ответ:

— Перед врагом моя бандура отдыхает.

Германский чин стерпел гордость казака. Приказал выдать ему горькой водки и уехал.

Дважды за войну падала бандура с гвоздя сама собою. Дважды за войну пролетала над хатой вещая птица ворон и кидала во двор две смертные косточки-весточки. Погибли старшие сынки, погибли!.. И то добрый знак, что птица стала пролетать стороной. Значит, третий, младший сынок жив. Долго ждал старый казак от него доброй весточки и устал ждать. Через двадцать лет в младшем сынке заговорила кровь, он вспомнил про отца и про Кубань и объявился как зрак на глухом хуторе.

Старый казак услышал через дверь чужие шаги за плетнём и вышел из хаты на крыльцо. И окликнул чужие шаги:

— Стой! Кто идёт?

— Свой! Батя, это я, твой младший сын Пётр! — откликнулся чужой голос во дворе и странно засмеялся.

— Сидай, где стоишь, — велел отец сыну, и тот послушно сел на землю перед крыльцом. Отец спустился с крыльца, подошёл к сыну, ощупал его лицо и крепко молвил:

— Весь в мать-покойницу… А это что такое? — он стряхнул с обеих тяжёлых рук тёплые сыновьи слёзы. Униженный сын плакал. В душе он стыдился своих слёз, а ещё он стеснялся отцовых чоботов и старой хаты-развалюхи. Он даже подумал, что приехал поздно и напрасно.