Арне Гарборг - Мир

Но Энок должен был уверовать. Если говорить серьёзно: обязан был и хотел. Так не могло продолжаться дальше. Каждый день мог стать последним; не стоило напоминать о нём лишний раз, но Энок часто размышлял над этим. К тому же тот, кто твёрдо и неустанно противостоял Божьей благодати, так что Господу становилось невмоготу, — тот человек ожесточался. «Ожесточался»^[7]. Это было такое страшное слово, что Энок пугался его.

Нет, однажды на рассвете он уверует. Пока ещё есть надежда. «Господь, не забирай меня, покуда я грешен, Боже! Будь ко мне милосерден, ибо велико милосердие Твоё…»

Кругом шумело и грохотало, тяжело и надрывно; Энок тащился на своей телеге и мелко подрагивал. Подумать только, если Спаситель всё же явился! Никто ведь не знал времени и часа. Все слышали «о войнах и о военных слухах»^[8]. И грехи были так велики, что Господь наверняка должен был устать от всего этого. Подумать только, завтра утром может быть уже поздно! «Н-но-о, Брюнка!.. — О Боже, не забирай меня… Господи! Будь долготерпелив!» Интересно, когда же утихнет этот жуткий шум?

Энок очутился на Могильной пустоши. Он никогда не любил бывать тут так поздно. Здесь, в стороне от жилья, было пустынно и черно, лишь нищие и всякий сброд могли шляться тут или валяться под большими валунами. Именно в этом месте отец Энока видел троллей… старые суеверия и вздор; но всё же что-то наверняка в них есть. Никому не дано знать, что он может увидеть; дьявол силён, тем более когда человек отдалён от Бога… Хоть бы кто-нибудь оказался здесь, чтоб Энок мог за ним ехать!

Внизу безмолвно чернело озеро, почти как раз под Могильной Горой; там утонул сын старого священника Юэля. С тех пор тут слышали крики… А вон за тем огромным валуном нашли замёрзшую Берту Олвестад. Энок всегда думал, что мертвецы ещё могут тут обитать…

…Интересно, чем сегодня вечером занят Гуннар? Мальчик хорошо ведёт себя в последнее время. Ждёт отца с гостинцами из города? Да, так и быть, ты получишь подарки, дорогой Гуннар. Завтра утром, как встанешь…

То ли Эноку что-то послышалось? «Уфф, пошла…»

Да, ведь завтра праздник. Сын получит новую шапку и Катехизис с портретом римского папы^[9]; и самое приятное: сладкое яблоко!.. Да, да; они, девчонки, тоже не останутся без подарков. Подумать только — три девчонки родились, друг за другом! Тот мальчик, родившийся после Серины, был обречён. И здесь Господь не благословил Энока. Но слава Богу, Гуннар вёл себя так хорошо… и не болел. Подумать только, ему уже десять лет, скоро будет помощником. Только не делать из него идола. С ним надо построже; «тот, кто ненавидит розги, тот любит своё дитя», — неправда…

Нет, Энок не мог собрать мысли воедино. Эти повседневные заботы, переполнявшие его, — от них тоже не было никакой помощи. Нет, нет. Без Господа невозможно обрести мир. Завтра утром, как только Энок успокоится; Боже, подожди хоть до утра!.. Слава тебе, Господи, — ветер затрепетал, и заглушил шум моря. И уже не так было холодно и страшно, к тому же Энок подъезжал к церкви. «Но, Брюнка!»

Он почувствовал себя увереннее. Сегодня ведь не Судный день. Почему он должен быть именно сегодня вечером? И шум моря слышался еле-еле…

Но что это было? Энок вздрогнул, завидев огонёк впереди. Ему показалось, кто-то кричал там, на холме, по направлению к церкви.

Энок остановил лошадь и прислушался. Сердце так колотилось в груди, что он отчётливо слышал его биение. Слава Богу! Там были люди. Послышался грохот телеги. Энок глубоко вздохнул и почувствовал себя легко и радостно…

Но что это за пьяные крики? Кто-то пел. Энок снова испугался. Никто не знает, что взбредёт в голову выпившему бродяге.

Сосна на вершине скалы —

Пристанище храброй души, —

слышалось пение, и телега, грохоча, на полной скорости неслась прямо на Энока. Только б отвернуть в сторону и быстро прошмыгнуть мимо…

— Какого чёрта, есть тут кто живой? — послышался громкий и дерзкий окрик. Однако это был Наполеон Стурбрекке. Энок похолодел, заслышав это жуткое ругательство; подумай-ка, на ночь глядя поминать чертей!

— Это ты здесь так поздно? — спросил Энок робким голосом.

— Да, чёрт подери, это я! — крикнул Наполеон. — Темнота — друг троллей! Ты из города, Энок?

— Да-а. Я заезжал ненадолго.