Ариадна Валентиновна Борисова - Санна Ванна: Бабушка

сестренки не было дома.

Только что прошел ледоход, и Сашка с толпой ребятни совершала обряд — бросала в серые осколки проплывающей шуги крошки лепешки и хлеба, чтобы год выдался удачным и кончилась война. Придя домой, она не застала матери и нашла ее по глухому вою, доносящемуся из дровяного сарая. Закинув руки над головой, мать плашмя лежала на сырых бревнах, выловленных недавно багром на реке, и надсадно выла на одной ноте, как волчица в тайге.

Сашка потрясла мать за руку, безвольно надломленную в локте, и некстати заметила в растрепавшихся темно-русых волосах белой сталью блеснувшие пряди. В широко открытых глазах дрожала голубая от синевы глаз вода и, светлея, без остановки лилась по обеим сторонам висков. Девочка поняла, что мать ее не видит, села рядом на мокрую кучу коры и тихо заплакала.

Через несколько месяцев пришло Ванечкино письмо с Восточно-Сибирской магистрали, отправленное со станции с красивым нездешним названием Мальта. Там он проходил военную подготовку. Мать схватила письмо обеими руками, прижала к себе, плача и смеясь, и, пока читала, покрывала поцелуями каждое слово сына. Сашке стало неудобно за поведение матери, всегда такой сдержанной и холодной на людях, а перед дочерью не стесняющейся вести себя так, будто она одна.

Потом приходили еще письма от Ванечки и от отца. По вечерам малограмотная Анна старательно заполняла каракулями невесть откуда взятые дефицитные бумажные листы в ответах сыну и вкладывала в конверт два чистых листа, чтобы Ванечка не утруждал себя поисками бумаги. А Сашке велела отвечать отцу, и девочка писала письма на переменах между уроками поверх букв на обрывках газет. Она экономила время: дома надо помочь матери по хозяйству, выучить уроки, хорошо выспаться, а рано утром натаскать воды из полыньи. Несмотря на холод, ей нравилось в синеве тающих сумерек ходить к реке в старых отцовских валенках по хорошо утоптанной тропе. Особенно когда выдавалась морозная, но ясная погода и можно видеть, как чуть поблекшая луна медленно скатывается к западу. За ночь полынья успевала покрыться прозрачной коркой льда, и Сашка радовалась, когда под сильными ударами пешни разлетались мелкие жалящие осколки, открывалась лунка и, ширясь, показывала наконец мерцающую черную глубину, а лучше, если кто-нибудь еще до нее успевал проломить полынью. Тогда тонкие сиреневые и розовые льдинки, бледно отражающие красные цветы Сашкиного платка, шуршали, светились и играли в воде, как веселые живые леденцы. Потом Сашка шла с полными ведрами, отдыхая через каждые три минуты, и удивлялась стремительной силе рассвета. Это тоже была маленькая радость — подглядывать, как просыпается небо. Промокшие подошвы валенок грозились намертво прилипнуть к тропе, и девочка торопилась, но все равно то и дело останавливалась и смотрела вверх.

Нет, не могла Сашка отказать себе в любовании раскинутой во всю ширь красотой, и в конце концов ей начинало казаться, что она и сама причастна к величественному пробуждению утра.

Как-то раз, зачарованная своей утренней «прогулкой», Сашка почувствовала странное сердечное томление. Уроков на воскресенье не задавали, и мать удивленно подняла брови, когда дочь в выходной день разложила тетрадку на столе. Поглядела, но ничего не сказала, верная своим внутренним правилам. А Сашка и не ждала никаких слов, ей было не до того — первый раз захотелось написать что-то не по принуждению и долгу. Решила потратить на это дело целую тетрадочную страницу.

Папа здраствуй милый мой

жду тебя быстрей домой.

На небе звездочки мигают

тебе с Ваней привет посылают.

Приежжайте поскорей,

дома станет веселей!

Написала и осталась не очень довольной, потому что не смогла бедностью бестолково толпившихся в голове слов выразить переполнявшие ее душу эмоции, тонкие, гибкие и горячие, будто вынутые из кипятка ивовые прутья, из которых мать плела корзины. Внизу подписалась — «Александра», а не «Саша», как обычно, и чуть ниже — «Посвищение папе». Это были ее первые и единственные стихи.

Скорее всего, мать видела листок, всего-то на четверть заполненный большими буквами, и заметила предосудительную расточительность дочери. Сашке почему-то захотелось, чтобы мать украдкой прочитала ее письмо. Пусть бы даже отругала, но прочитала. Может, тогда матери вдруг открылась бы мятущаяся Сашкина душа, безмерно уставшая от одиночества. Но --">