Нелли Шульман - Зима отчаяния

Нелли Шульман Зима отчаяния

Часть первая

Санкт- Петербург

Тощая кошка, брезгливо ступая, обошла навозную лужу. Ветер с Невы гнал над серыми сараями ненастные тучи. С близких путей Николаевского вокзала тянуло гарью. Хлюпнул прохудившийся ботинок.

Коллежский асессор Максим Михайлович Сабуров неслышно выругался в пахнущий псиной влажный шарф.

Утро начиналось самым скверным образом. Бесцеремонный стук в дверь квартиры поднял его до рассвета. Из экономии Сабуров не держал даже приходящую прислугу. Долги покойного папеньки, как кисло думал следователь Сабуров об отце, не позволяли ему переехать с паршивой студенческой квартирки на Песках в более приличествующую должностинынешнего чиновника по особым поручениям и бывшего полицейского следователя фатеру. Так выражался его начальник, коллежский регистратор Путилин.

Сабуров, коренной петербуржец, ловил себя на том, что тоже нахватался от Путилина курских словечек.

– Фитанция, – пробормотал следователь, – надо выписать фитанцию.

Квитанция полагалась дворнику, переминавшемуся рядом с покосившимся воротами. Створки распахнули настежь. Над Обводным каналом висел сырой туман, по набережной заунывно скрипела телега. Подышав на руки, Сабуров велел приставу:

– Давайте квитанцию, – он повернулся к дворнику, – багор мы изымем как орудие убийства,– тот испуганно перекрестился. Сабуров заметил, что дворник отводит глаза от тела.

– Любой бы отвел, – Максим Михайлович, впрочем, пристально рассматривал труп, – хотя смерть интересная. Библейская, я бы сказал…

Багор, пронзивший посиневший живот покойника, сорвали с пожарного щита, выкрашенного в казенный цвет бычьей крови. Топор и ведро оставались на месте. Пристав ничтоже сумняшеся поплевал на пальцы.

– Аод простер левую руку свою и взял меч с правого бедра своего и вонзил его в чрево царя Эглона, так что вошла за острием и рукоять, и сало закрыло острие, ибо Аод не вынул меча из чрева его, и он прошел в задние части, – он оторвал квитанцию.

– Я в школе преуспевал по закону Божьему, – довольно сказал пристав, – а вы, ваше высокоблагородие?

Сабуров рассеянно ответил:

– А я нет, – следователь изучал бурый моток кишок, – надо вызывать полицейского доктора. Здесь поработала собака или крыса, – Сабуров не чувствовал запаха разложения, – но убили его недавно, сомнений нет,– Максим Михайлович разогнулся:

– Однако я помню, что царь Эглон тоже был тучен, – пока неизвестный покойник по виду перевалил за восемь пудов, – и его тоже убили в уборной,– дверь нужника, пристроенного к сараю, поскрипывала на ветру.

Сабуров обернулся к дворнику.

– Вы знаете, кто он такой? – тот спрятал бумажку в карман засаленного халата, прикрытого фартуком.

– Как не знать, ваше высокоблагородие, – дворник шмыгнул сопливым носом, – это, значит, его контора здесь, – он указал на ворота, – то есть склады евойные, – опять неосторожно ступив в лужу, Сабуров прошагал к набережной.

На воротах красовалась табличка: «Товарищество Катасонов и сын. Оптовая торговля лесом». Сабуров хмыкнул: «Это господин Катасонов?». Дворник помотал головой в обтерханной валяной шапке.

– Это сын, – неловко отозвалсяпарень, – Евграф Федорович тем годом преставился, а это сын евойный, ФедорЕвграфыч. Ему и тридцати годков не исполнилось, – дворник горестно понурился. Расстегнув гражданское пальто, Сабуров вытащил на свет хронометр.

– Пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед, – пробормотал следователь, – впрочем, аристократы еще спят.

Подаренные отцом часы показывали восемь утра. Ноябрьская петербургская хмарь ещене начала расходиться. Сабуров поинтересовался у дворника:

– Контора в девять открывается? Вход с Предтеченской улицы? – его охватило знакомоеазартное чувство. Путилин сравнивал Сабурова с фокстерьером.

– Вцепишься и не отпустишь, Максим Михайлович, – весело говорил начальник, – а еще про англичан болтают, что они медлительные, – Сабуров отозвался:

– Я только по матери англичанин, Иван Дмитриевич. По отцу я самый что ни на есть русский,– Максим Михайлович едва не добавил:

– Настолько русский, что еще выплачиваю долги папеньки, которого разбил удар прямо за игорным столом,– от былого семейного достатка Сабурову остались только золотые часы. Полицейский следователь не закладывал их даже в --">