Александр Смулянский - Метафора Отца и желание аналитика

интерпретацией на жесткий фрейдовский стиль управления – наложили на эту область своеобразное вето, не дозволяя последователям проявить себя в работе с материалом, который можно было бы толковать как manque, нехватку самого Фрейда.

Фрейд в свою очередь успешно отметал все предъявленные обвинения, указывая, что за юнговским и адлеровским негодованием скрывается их собственная теоретическая несостоятельность: они не смогли его превзойти и в своем натиске остановились гораздо раньше, чем он сам, а значит, не имели права его судить:

Оба регрессирующие, уходящие от психоанализа движения, которые мне теперь приходится сравнивать, обнаруживают сходство и в том, что с помощью возвышенных принципов, словно с точки зрения предвечного, они отстаивают выгодные для них предрассудки. У Adler’a эту роль играет относительность всякого познания и право личности индивидуально при помощи художественных средств распоряжаться научным материалом. Jung вопит о культурно-историческом праве молодежи сбросить с себя оковы, которые пожелала наложить на нее тираническая старость, застывшая в своих воззрениях^[4].

Небезынтересно, что Фрейд выделил в обоих отступниках далеко не самое, с нынешней точки зрения, характерное для них. Если юнгианство в поле современной психологической практики и играет роль своего рода белого шума, то отнюдь не в силу подмеченной Фрейдом уязвленности, которая направляла желание Юнга. Методологические частоты, которые этим шумом оказываются заглушены, связаны с понятиями вполне конкретными. Как замечает Фрейд, теоретически проработанное представление об инстанции влечения в юнговской, а затем и в юнгианской мысли попросту отсутствует.

Этот факт подтверждает вышесказанное: никакого другого желания, кроме желания психоаналитика, в постфрейдовском клиническом поле не существует. Свое желание, конечно, есть и у Юнга, и у Адлера, и, например, у Фредерика Перлза или Ханскарла Лёйнера. Но их желание, какими бы особенностями оно ни обладало, не стало в этом поле законом. Для желания аналитика стать законом – означает превратиться в нечто такое, нехватка чего в конечном счете станет определяющей для желания всех остальных. Требовать на базе желания – означает не просто отстаивать высокие исследовательские стандарты и блюсти чистоту используемого аппарата. Однако именно в этом требовании желание Фрейда оказывается замаскировано тем, что сам он полагал своей собственной приверженностью идеалам науки. Обстоятельство это по сей день остается чрезвычайно темным и тревожит, как это ни парадоксально, гораздо сильнее представителей науки, нежели аналитиков: ученые неустанно нападают на психоанализ с требованием сформулировать для них, в чем именно состоит пресловутая «научность» анализа.

Самих психоаналитиков эти нападки обычно раздражают, что не вполне оправданно, поскольку придание психоанализу научной формы, как справедливо замечает Лакан, действительно не только входило в планы Фрейда, но и пробуждало в нем подлинную тревогу. То есть научность была необходима Фрейду не для того, чтобы придать своему продукту бо́льшую респектабельность, но в качестве своего рода средства защиты. Защищаться же, как впервые заметил сам Фрейд, можно только от собственного желания.

Аналитики, не учитывающие этого обстоятельства, порой ошибочно подозревают Фрейда в завороженности возвышенным зрелищем, которое в его время представлял собой работающий с невротиками врач, пользующийся подчас неограниченной властью, – завороженности, от которой Фрейду будто бы с трудом удалось избавиться. Однако не только биография Фрейда, но и общий тон его текстов опровергают идею, будто эта власть была предметом его мечтаний; скорее, она вызывала в нем сильное смущение. Современный аналитик, чурающийся любого, сколь угодно благого вмешательства в жизнь пациента на том основании, что он не имеет на это никакого права и даже рискует выглядеть нелепо, находит во Фрейде союзника там, где сам он сохранял максимально сдержанную позицию.

Впрочем, сдержанность была присуща Фрейду далеко не во всем. Его явное нежелание вмешиваться в ходе анализа в судьбу пациента, проявлять назойливость советчика или попечительность няньки, какую бы пользу для переноса такая воздержанность ни несла, не может рассматриваться как нечто совершенно самостоятельное, как желание аналитика в чистом виде. Для --">