Кевин Макдональд - Введение в Культуру Критики

общества, учавствовавшего или поддерживавшего это движение.

4) Попытаться показать как не-евреи реагировали на эти движения — например, становились ли эти движения причиной антисемитизма?

Некоторые из обсуждаемых мною движений были чрезвычайно влиятельными в социальных науках. Однако, я не утверждаю, что евреев — хороших социальных исследователей не существует; наоборот, я предоставляю список выдающихся еврейских социологов, которые не попадают под категорию 2) выше (см. Главу 2 КК). Если бы существовали доказательства, что эти социологи самоидентифицировались как евреи и имели специфическую еврейскую повестку дня в своих социальных исследованиях (определенно не так в случае большинства из перечисленных ученых, но, возможно, это так в случае Ричарда Хернстейна — см. ниже), то тогда они были бы кандидатами для рассмотрения в этой книге. Люди, которых я цитирую как сделавших вклад в эволюционные/биологические перспективы, действительно являются этническими евреями, но в отношении большинства из них я нахожусь в полном неведении, самоидентифицировались ли они как евреи и преследовали ли они специфически-еврейскую повестку дня в своих исследованиях, просто в силу отсутствия доказательств этого в их работах и где-либо еще. Если бы существовало доказательство, что какой-нибудь выдающийся эволюционный биолог самоидентифицируется как еврей и рассматривает свою работу в социобиологии или эволюционной психологии как способствующую продвижению еврейских интересов, то он или она должен был бы включен в КК в качестве иллюстрации анализируемого феномена, а не как просто ученый, работающий в области эволюционных исследований.

Интересно, что в случае одного из выше упомянутых ученых, Ричарда Хернстейна, Алан Райан (1994, стр. 11) пишет, «Хернстейн, по сути, хочет мира, в котором умные еврейские дети или их эквиваленты способны выдвинуться из своих скромных общин и стать директорами Голдман Сакс и заведующими департаментом физики Гарварда.» Я полагаю, что эта позиция является типичной для неоконсерватизма, еврейского движения, которое я обсуждаю в некоторых местах, и которая, если правдива, подразумевает, что Хернстейн воспринимал вопросы, обсуждаемые в «Колоколообразной Кривой», как затрагивающие еврейские интересы таким образом, как их не воспринимал Чарльз Мюррэй, его соавтор. (Райан контрастирует мировоззрения Мюррэя и Хернстейна следующим образом: «Мюррэй хочет Средний Запад [США — прим. пер.], в котором он вырос — мир, в котором местного механика совершенно не беспокоит, умнее он или нет чем местный учитель математики.») Точно так же, теоретическая физика 20-го века не попадает под разряд еврейского интеллектуального движения именно потому, что это была хорошая наука, без этнического следа в ее создании: еврейская самоидентификация и еврейские интересы были не важны для содержания теорий или для поведения этого интеллектуального движения. Тем не менее, евреи были непропорционально представлены в рядах теоретических физиков.

Я придерживаюсь этого вывода, несмотря на то, что Эйнштейн, лидирующая фигура среди еврейских физиков, был сильно-мотивированным сионистом (Фольсинг, 1997, стр. 494–505); оппонентом ассимиляции, как презренной форме «мимикрии» (стр. 490), предпочитавшим смешение с другими евреями, к которым он обращался как к «компаньонам-соплеменникам» (стр. 489); демонстрировал некритичную поддержку большевистского режима в России, весьма типичную для огромного числа евреев в 1920-х и 1930-х, включая постоянную апологетику за показательные процессы в 1930-х (стр. 644-5); и переключился с позиции высокоинтеллектуального пацифиста во время Второй мировой войны, когда еврейские интересы не были на кону, до адвоката строительства атомных бомб для нанесения поражения Гитлеру. С подросткового возраста он не любил немцев, и позже в жизни он критиковал еврейских коллег за их обращение в христианство и их «прусские» манеры. Он особенно не любил пруссаков, элитную этническую группу в Германии. Обозревая свою жизнь в возрасте 73 лет, Эйнштейн самым недвусмысленным образом продекларировал свою этническую принадлежность: «Как только я достиг полной ясности о нашем ненадежном положении среди других народов, мои отношения с еврейством стали моей наиболее сильной человеческой связью» (Фольсинг, 1997, стр. 488). Согласно Фольсингу, эта ясность начала развиваться в Эйнштейне с раннего возраста, но он не --">