Исаак из Стеллы - Послание о душе

и общая материя всех пороков и добродетелей. Ведь от аффекта каждое дело получает свое имя. И так как добродетель есть расположение (habitus) хорошо устроенного духа, аффекты духа следует устраивать, улаживать и упорядочивать начальствующим рассудком для того, что они должны и как должны, дабы они могли развиться в добродетели{23}, иначе легко спадут в пороки.

6. Итак, когда любовь и ненависть устроены благоразумно, сдержанно, мужественно и справедливо, они вырастают в добродетели — благоразумие, умеренность, мужество и справедливость — именуемые как бы корнями или осями всех вообще добродетелей. По слову блаженного Августина, «то, что добродетель называется четвероякой, происходит из разнообразия в аффекте любви, так что умеренность есть любовь, ради Бога блюдущая себя целостной и непорочной, мужество — любовь, благодаря Богу всё легко совершающая, справедливость — любовь, только Богу служащая и поэтому хорошо управляющая всем, что ей подвластно, благоразумие — любовь, хорошо различающая то, что служит нам к Богу, и то, что от Него удерживает»{24}. Подобным образом, как сказано, от вожделения и гневливости происходит всякое движение духа, коим он побуждается (afficitur) избирать или отвергать, любить или ненавидеть что-либо выше себя или ниже себя, в себе или подле себя. От вожделения — предрасположение, возбуждение, услаждение, любовь, от гневливости же происходит ревность, гнев, негодование, ненависть. Если все они устроены в душе хорошо, подобающим образом и в полной мере, душа через ненависть к миру и к себе продвигается до любви к ближнему и Богу, до презрения к временному и низшему, до вожделения вечного и высшего. Но этих замечаний, скорее затронувших аффект, чем сказавших о нем, достаточно.

7. Чувство (sensus), происходящее от разумности, в соответствии с настоящим, прошедшим и будущим временем видоизменяется и именуется по-разному: рассудком, памятью и сообразительностью. Сообразительностью (ingenium) называется та сила или устремленность (intentio) души, посредством которой душа простирается и принимается открывать неизвестное{25}. Сообразительность исследует неизвестное, рассудок судит о найденном, память охраняет обсужденное и приносит еще требующее обсуждения. Всё, что ни откроет сообразительность, она приносит к рассудку, что ни сокроет память, она возвращает, рассудок же, поставленный, так сказать, над настоящим временем и как бы в устах сердца, непрестанно жует то, что откусывают зубы сообразительности, или пережевывает ту жвачку, которую доставляет утроба памяти{26}. Ведь не всё, что нам известно, беспрестанно нам представляется, и пред взором знающего не находится неотступно всё, что он знает. Но то, что как бы скрыто в памяти, извлекается во времени, по частям, и на устах сердца образуется наличное (praesens) слово, которое снаружи, на плотских устах, производит звук. Отсюда и то, что, поскольку для Бога нет ни будущего, ни прошедшего, но всё купно и разом, как присно наличествующее, представляется Его взору, говорится, что все вещи существуют у Него в слове как наличествующие и незыблемо вечные, и в Логосе, то есть в рассмотрении ума (logo, id est ratione mentis), Он говорит Сам Себе всё, что купно, разом и присно Сам с Собою обсуждает. Поэтому всякое Его знание (sensus) о всякой вещи именуется не памятью и не сообразительностью, но словом. Так вот, рассудок, память и сообразительность по их занятиям суть три вещи, но по сущности суть одно в душе и тождественны с душой. Но как в зависимости от времени существуют разные действия познания (sensus), которое в самой душе едино и есть сама душа, так и в зависимости от тех вещей, которые оно стремится и старается познать, оно называется множественным и получает многочисленные имена.

8. Итак, перечислены телесное чувство, воображение, рассудок, интеллект, интеллигенция{27}. Однако все они в душе и суть не что иное, как душа. Свойства различаются меж собой по их деятельности, но есть одна разумная сущность и одна душа. Ведь как жизнь, которою живет душа (не каким образом живет), есть не что иное, как живущая душа, так и всякое чувство души, которым она научается (не которым ее наставляют), не что иное, как сама чувствующая душа, и желание души, поскольку это ее способность, есть не что иное, как душа желающая. Как этот зримый мир выстраивается пятью ступенями вверх — земля, вода, воздух, эфир, или твердь, и высшее небо, называемое эмпиреем{28}, — так и у души, странствующей в мире своего тела, есть пять --">