Сергей Яковлевич Савинов - Распятие. Повесть из Пражской жизни

— Вот спасибо! — сказал неслышно вошедший Крафт и Филиппов всем телом вздрогнул. — Я еще немного принес. Я вам помогу. Откройте дверцу! О, уже там полно! Ничего, краска быстро прогорает, мы опять герметически закроем и останется вместе с коксом только пепел. Я сейчас унесу раму в чулан. Хотя, пусть она стоит в углу, это я потом… Ну, здесь мы кончили. Оставьте корзину здесь, я потом приберу.

Крафт также неслышно вышел. Филиппов встал и медленно пошел в ателье. Прямо перед ним на стене ясно вырисовывался светлый четырехугольник с темным бордюром пыли. Это было все, что осталось от «Распятия». На табурете сидел Крафт и тихо покачивал ногой, перекинутой на ногу. Где-то за окном протяжно выл фабричный гудок.

Филиппов встал. Крафт резко повернулся, тоже встал, подошел и, глядя куда-то мимо Филиппова, словно смотрел ему на ухо или на лоб, сухо сказал:

— Вы можете уйти. Я виноват во всем и я один несу ответственность. Можете рассказать кому угодно. Я виноват, но я прав! Да, прав! — вдруг выкрикнул он и, весь выпрямившись, бросил в лицо Филиппову:

— Я прав! Я снял проклятье с нашего дома, я излечил моего брата. Я изрезал и сжег без остатка… без остатка… сжег «Распятие»… Боже милосердный, ты видишь, что я прав! Так надо, я не мог иначе…

Крафт задохнулся, стал как-то ниже, кровь прилила ему к лицу, он пошатнулся и упал бы, если бы Филиппов не поддержал. Бережно, как больного ребенка, он довел Крафта к креслу, посадил, пошел в кухню, нашел кружку и принес воды.

— Выпейте, это успокоит. Не надо волноваться. Сделанного не воротить, а если вы правы — так и жалеть не о чем.

— Я не жалею, о, нет! Я счастлив, я горд, я радуюсь! Смотрите, я смеюсь! Ха-ха… гр… он закашлялся, схватился за грудь и протянул руку к кружке с водой. Сделав глоток, он глубоко вздохнул и глубже сел в кресло.

— Господин инженер, вы еще придете ко мне?

— Да, конечно, только… я сегодня должен уехать в Турнов. Я теперь там работаю. Но я скоро вернусь и приду к вам.

— И вы уезжаете… Что ж, хорошо. Скоро придет жена. Который час? — Он вынул часы. — О, уже скоро два. Так прощайте! Если будете в Праге, зайдите. Мы теперь связаны, но не так, как вы с братом… Вы были свидетелем, как я освободил брата от им же созданного проклятья! Нельзя создавать такие картины, нельзя! Идем, я вас провожу.

Он встал и мелкими шагами пошел к двери. Филиппов быстро снял с вешалки пальто, наскоро надел его и нагнал Крафта, отпирающего входную дверь.

— До свидания, господин Крафт!

— До свидания! Приходите и не бойтесь: «Распятия» нет, нет! — крикнул Крафт и захлопнул дверь.

Выйдя на улицу, Филиппов долго шел без цели. Пройдя несколько кварталов, он вышел на мост. Разделенная островом, Влтава казалась совсем широкой полноводной рекой. Свинцово-серые тяжелые волны с кусочками ломаного льда мерно катились и царапали обледенелые берега. Кое-где под деревьями острова лежал снег. Дул холодный февральский ветер и гнал низкие облака, растрепанные и косматые. Вот-вот не то снег пойдет, не то крупа посыпет.

Влево, за гремящей плотиной и большим пространством чистой воды, стоял серо-желтый древний Карлов мост и фигуры святых чуть виднелись на темном фоне покрытого парком высокого берега. А над всем, как традиционное видение, выступали Градчаны, тупые казарменные корпуса замка чешских королей, увенчанные готическим взлетом кружевной башни храма святого Вита.

Знакомая и близкая сердцу каждого пражанина картина чуть скользнула в сознании Филиппова, но рефлекс оказался очень резким.

«… Все стоит, как и раньше. Сегодня, вчера, сто лет назад… А я? Причем я? «Распятия» нет! Кто и когда создаст что-нибудь подобное? И какое возмездие будет тому художнику? Ибо всему, и доброму и злому, должно быть по делам его… И Крафту! А его пацифизм! Эх, пацифизм хорош, а вот на деле надо бороться и нечего слюни распускать и толстовским непротивлением злу заниматься… Насилия безропотно терпеть нельзя и чем оно грубее, тем решительнее должна быть борьба, только надо быть честным и помнить о правде и справедливости. Все, даже свое счастье, надо завоевать… Куда же теперь? Надо рассказать Николаю!»