(Ulla Lovisa) - Upside Down (СИ)

меня, затем мое отражение в зеркале и, оставшись довольной, улыбнулась и провела ладонью по затылку.

— Ну, хватит, хватит, — заскрипел из угла отец. — Полно. Нечего из Рикки неженку делать.

Он встал из кресла и подошел, с грохотом захлопнул зеркало, смел с моего затылка мягкое тепло маминой руки и, довесив звонкой оплеухой, согнал со стула.

— Меня зовут Эрик, — процедил я, опустив голову, едва не упершись подбородком в грудь. Внутри меня клокотало пламя злости, бурля и захлебываясь собой, не находя физической силы и мощной готовности все выплеснуть наружу. И потому слова мои звучали как едва слышное шипение.

Я стоял с закрытыми глазами, борясь с головокружением и толчками тошноты и жгучей боли внизу живота — физическими симптомами бессилия. В то утро мне было почти девять, и отец отвесил мне ещё один подзатыльник прежде, чем вытолкал взашей из дому. Глядя мне в след — ссутуленная узкая спина ребенка в серой робе — он еще испытывал презрение и всецелую власть. Он громко и безапелляционно останавливал любые поползновения мамы — «Ричард, я тебя прошу…» — вступиться за меня. Но уже спустя несколько часов он впервые допустил мысль о том, что тактика физического насилия — довольно редко отходившая от оплеух и толчков до действительно сильных ударов или порки ремнем — могла быть знакомой и мне.

Злоба и усталость от бездействия смешались с отвращением к своей податливости и серости, и к следующему дню стрижки — мне уже выполнилось девять — я с решительным упоением рассматривал призрачные физические, но очевидные внутренние изменения. Казалось, глаза утратили невнятный алюминиевый оттенок и приобрели решительной стальной цвет, и в них отражалось революционное, преступное понимание того, что я могу чего-то хотеть и я способен, так или иначе, идти навстречу себе. Потакание своим желанием, провозглашаемое противоестественным для членов фракции Отречения, вдруг открылось для меня вполне природным процессом. Мысль порождала интерес, интерес провоцировал желание, желание — нужду, а та в свою очередь определяла острую потребность эту нужду утолять.

Так, незадолго до обеда в день стрижки, когда мама хлопотала над скудным набором однообразных продуктов, меня ввели в одну из множества цементных коробок, чтобы представить перед судом родителей. Я с удивлением рассматривал собственные сбитые костяшки и с отвлеченным любопытством отмечал, что количество рук у меня непрерывно меняется: две, четыре, шесть, затем снова две.

— Эрикольда? — со смешком проскрипел отец, грузно поднимаясь с кресла, повернутого спиной ко входу. Шрам на подбородке морщинился под губами, растянутыми в ехидной ухмылке, которая, впрочем, вмиг сползла с его физиономии, стоило ему повернуться.

— Ричард, — спокойно, устрашающе — было что-то упоительно приятное в том, что угроза была направлена в отца — произнес приведший меня мужчина. Он был высоким и статным, важной персоной в нашей фракции, часто, впрочем, весьма нелестно обсуждаемый моим отцом за обеденным столом, сразу после благодарственной молитвы.

Я оторопело — события того дня смешались в причудливое физическое состояние отдаленности от собственного тела и сознания — оторвал взгляд от рук — две, шесть, затем всего четыре — и посмотрел назад. В тени гостя, пугливо зажавшись в дверной косяк, стоял его сын. Он смотрел на меня большими карими глазами, переполненными отчетливо знакомой мне запуганностью.

— Маркус, — проскрипел отец. Его губы недовольно поджались, превратившись в едва различимую серую складку, в то время как шрам выпятился вперед и словно налился багровым цветом. Он смотрел на Лидера Альтруистов исподлобья, недоверчиво и пугливо. Это было очень свойственно отцу, корчить вот такую гримасу уступчивого безразличия. Вскоре я узнал, что это было одним из многих обликов его страха. На поверку отец оказался пугливой, надоедливой дворнягой. Он наполнялся изменчивой силой, лишь когда видел, что противник беззастенчиво слаб и не сможет оказать сопротивление. Но перед лицом оппонента заметно превосходящего его в силе и власти, он поджимал хвост и губы, втягивал голову в плечи, склоняя её на бок в обманчивой учтивости.

Маркус Итон, брезгливо придерживающий меня за острый, перепачканный локоть, тем временем сообщил укоризненно и

--">