Виктор Леонидович Перестукин - Последний довод главковерха

тож близенько, вот только доберемся ль мы туды отсед, одному богу ведомо, — отозвался атеист-пограничник, — а везут нас тудысь в медсанбат, так понимать надоть.

Машина качнулась, рядом с кабиной над бортом возникло озабоченное лицо водителя. Посмотрев на нас, а потом, оглядев безоблачное небо, проворчал:

— Настоимся здесь, а если еще эти вороны черные налетят? Попробую по лесу объехать, вы там смотрите.

Куда смотреть непонятно, нет, как раз все понятно, «вы там смотрите не сдохните раньше времени», видимо подразумевалось. Дверца хлопнула, движок завыл, знакомый скрежет коробки передач. Авто сворачивает на проселок, несется несколько минут, удаляясь от шоссе, затем притормаживает, сбавив скорость и, неуклюже перевалившись через мелкую канаву кювета, отчего у меня привычно уже потемнело в глазах, машина поползла между кустов и деревьев, раздвигая кабиной ветки и неуклюже подпрыгивая на выпирающих корнях. Терпеливый Назар во весь голос орал матом, я, сжав зубы, тоже проклинал про себя и водителя, и жуткий лимузин, и ведьмин лес, и все остальное, что только могло мне прийти в голову между толчками, прыжками, взлетами и падениями бренного тела. Вдруг эту идиллию нарушил резкий раскатистый звук выстрела, затем еще нескольких. Зазвенело разбитое стекло кабины, из бортовой доски вырвало тонкую щепу и пуля, выбив искру из железной бочины станка, с визгом ушла вверх. Полуторка рьяно рванула вперед, а меня так шмякнуло о борт, что я снова отключился.

Пришел в себя я в этот раз от воды, щедро льющейся на голову.

— Живой?

— Живой, вроде. Что это было?

— Диверсанты немецкие, а можа, националисты местные, кто ж их знат. Гоняли, мы их тут бывало, по лесам последни два года, да уж! Однако мотор наш откатался, радиатор пробило, станция Березай нам выходит, как грится.

— А водила где?

— За водой пошел, да вот он и воротился вже.

Над бортом появилась знакомая рожа.

— Вот воды ведро, да хлеба краюху оставлю, живите, не скучайте, попробую быстро обернуться.

— Откель ж ты тако ведро то взял погано, с него ж бензином тащит за версту!

— А где я тебе другое возьму? Пить захочешь, еще не то в глотку вольешь!

— Винтовку тож оставь!

— Ишь куда хватил, винтовку ему! Она на меня записана, нельзя мне без нее.

— Так и машина на тебя записана, тож с собой прихвати! Нагрянет к нам кто из стрелявших, как мы тут неходячие да безоружные?

— Да я далеко от них отъехал, небось не погонятся. И машину плотно в кусты загнал, рядом пройдешь, не заметишь. Пока, мужики, пошел я!

Кусты зашуршали, и наступила гнетущая тишина, оттеняемая фоновым шумом недалекого, видимо, шоссе.

— «Пройдешь рядом, не заметишь»! А следы как же? — Ворчал Назар. — Да у этого шоферюги и винтовка, небось, мухами засижена, так что стрелять из нее страшно…

Я медленно приходил в себя после недавних мучительных минут. Боль нехотя покидала битое тело, и мысли так же не спеша возвращались в опустевшую было голову.

Итак, подведем предварительные итоги переселения души, так сказать. Попал я хуже не придумаешь, и захочешь, да не сумеешь. Место и время совершенно катастрофические, а состояние моего нового тела не только не позволяет активно действовать, но и вызывает вполне обоснованные опасения за его дальнейшее существование. Проще говоря, ни сбежать, ни защищаться, а того и гляди, как бы совсем не загнуться. Перевязан я, правда, кажется, добротно и квалифицированно, и первая помощь оказана, и последующая обработка повреждений произведена. Но как пройти курс реабилитации?

— Как думаешь, не оставят нас здесь доходить? — В тему влезает Назар.

— Думаю, как раз оставят. Тут армии и фронты пропадают, а чего уж говорить о двух раненых. Да о нас и не вспомнит никто.

— Ты о чем это? Каки-таки армии да фронты, где пропадают?

Да, про армии и фронты я рановато заикнулся, в первый день войны «надежды юношей» еще не оставили.

— Вот в Польше и Франции, например.

— Да ты сравнил же хрен с пальцем! Где та Франция, и где Советский Союз? Пилсудский и Чемберлен, или товарищ Сталин! Тьфу! — Смачно плюнул за борт Назар.

Назар разошелся, убеждая меня, что Сталин голова, и что палец ему в рот класть не следует, а я, не вступая с ним в дебаты, тем более, что в целом и сам был с ним согласен, вновь углубился в размышления о своем незавидном положении. Если нас здесь забудут и бросят, то через несколько часов или дней мы окажемся в немецком --">