Лариса Анатольевна Львова - Маки алый и белый (СИ)

рубашка из хорошей материи, простоволосая голова блестела от репейного масла.

   - Замолчите, пока я вас на розги не вывела!

   В спальне сразу стало тихо.

   "Вывод на розги" - так называлось самое суровое наказание. Всех строили в зале, нянька указывала розгой на виновницу и полосовала ей спину и ягодицы. Потом перенёсшая порку должна была указать на другую девочку. И так до пяти или шести кругов.

   Говорили, что в столице, под крылом у Государя-батюшки, девочек не пороли. А в далёкой губернии наказывали всех, даже самых маленьких.

   - Понабрали сюда всех, кто по-скотски орёт средь ночи, спасть мешает. А ну говорите, кто зачинщица? - прорычала Мария Николаевна, идя между рядами и при свечном свете всматриваясь в девочек, которые зажмурились изо всех сил.

   В спальне повисло вымученное молчание.

   - Ох, Матерь Божия! - завопила Мария Николаевна. - Скончалась!

   Когда Марина позволила себе открыть глаза, истопник и дворник выносили закрытую крашениной Дашку.

   Тотчас, как носилки скрылись в двери, раздался рык Марии Николаевны:

   - Подъём, бестолочи, лентяйки, скотское отродье!

   Марине отчего-то стало ясно, будто в уши кто шепнул: Марии Николаевне влетит за то, что проворонила смерть Уткиной.

   - А ты чего разлеглась? Порядок не про тебя писан? - перешла от рыка на гневные вопли нянька. - Развалилась, барыня! Подъём!

   Марине в первый раз стало жалко наглую и боевую Сайку, потому что нянька схватила чью-то простынь, ловко сложила в несколько раз и перекрутила её, так что получилась дубинка. И ею можно было очень больно поколотить ослушницу.

   Распалённая Мария Николаевна стала бить недвижную Сайку по ногам, сопровождая каждый удар утробным хеканьем. И тут же отбросила орудие наказания: Татьяна недвижно лежала на постели, уставив в потолок равнодушный взгляд.

   К вечеру шепотки донесли новость: у Сайки рот был полон непрожёванного хлеба. Видать, выпросила или наворовала корок, стала есть ночью и задохнулась.

   Только Марина понимала: Сайку умертвили самым важным для вечно голодной девчонки. И сделала это другая воспитанница, тихая и всеми презираемая Уткина Даша. Будучи мёртвой.

   После такого Марина сочла себя умалишённой. У неё начала "гореть" душа. Так она называла странное состояние не то муки, не то ожидания мучений, на пике которых кружилась голова, сквозь шумы и гомон мира доносились голоса, в груди набухал болезненный нарыв и стремился вскрыться через слова. Эти слова нарывавшей правды приходилось держать в себе.

   Но она могла и взорваться изнутри, разнести напрочь реальность. Впервые это произошло, когда в Ушаковском приюте готовились к визиту губернаторши Надежды Юрьевны.

   Денно и нощно скоблили полы, столы и стены, белили потолки, развешивали занавеси на окнах. Стали лучше топить, и вечно стылый воздух спальни наполнился райским теплом. Про еду и говорить нечего: перед сном раздавали по стакану молока. Воспитательницы и няньки заставляли девочек повторять хором слова благодарности, много раз проверяли знание молитв.

   Но самое главное - выдали новую одежду! Марина очень радовалась тёплой байковой рубашке. А вот башмаки подкачали, оказались на два размера больше. Пришлось затолкать в носок смятые бумажки.

   С визитом что-то не заладилось, потянулись дни ожидания. Няньки потеряли бдительность, учительницы снова принялись за рукоприкладство, а воспитательницы сделались рассеянными и всё время говорили о расформировании приюта и о том, куда им идти.

   Воспитанницы воспользовались неизвестностью, стали затевать во время рекреаций шумные игры, строго запрещённые раньше.

   Во время одной из нехитрых игр Марину кто-то сильно толкнул в спину. В руке была зажата раскрашенная лучинка, которую нужно было передать другой девочке-"воробышку" и защитить от нападок "ворон". Марина полетела

--">