Ольга Хмелевская - Дар. Золото. Часть 2 (самиздат)

– Линда! Принеси еще один прибор.

Правитель поднялся с кресла, поставил два стула по разные стороны стола и начал выставлять посуду с подноса.

– Садитесь, – сказал он оборванцу. Можно сказать приказал. Тоном, не терпящим возражений. – Я тоже голоден. Не до обеда сегодня было.

Горбун поежился на полу, и вдруг выдал:

– Ага. За обедом вы не ели, за детишками смотрели… – но одной рифмой дело не ограничилось, тут же последовало продолжение:

Только дети, вот беда, разбежались кто куда. Кто за горы, кто за море, нынче у папаши горе. И один вопрос тревожит: кто обидеть деток может?

Дох застыл.

– Вы… кто? – спросил он тихо, не зная, что делать. Как реагировать. Но уродец смотрел на него непонимающе.

– Хасим, – недоумение было настолько естественным, что Правитель одернул себя. Не хватало еще прямо здесь устроить расправу над немощным. Но откуда этот… Хасим может знать, что у него сейчас на душе. Что Алабар непонятно где, и беспокойство за него не дает заснуть вот уже несколько дней. Да, последние дни дали о себе знать. Не в лучшую сторону. Паранойя у вас, повелитель драконов. Паранойя.

– Вы умеете читать, Хасим? Или писать? Вы прочитали записку?

Ничего предосудительного, кстати. Бумажка не была запечатана. Дох и сам бы не упустил случая сунуть в неё нос. Но про «детишек разбежавшихся» этот тип знать не мог. Если только…

– Не-е, меня хотел один научить. Давно. Я тогда у гаеровподвизался. Они меня на посмешищепоказывали. Неплохая работенка была, да, – блеклые серые глаза уродца затуманились приятными воспоминаниями. – Так он говорил: давай, Хасим, у тебя ловко получается слова складывать. Будешь записывать и продавать. Обогатишься, дом купишь, гарем заведешь. Плюнул я. Не моё. А вот так, по случаю, иногда в башку само лезет. Как душевное расположение к тому есть или брюхо набито, так и льется из меня. Или вот как сейчас: само-собой на языке завертелось.

Горбун, наконец, отлип от пола, тяжело поднялся, и, сняв форменную накидку, осторожно присел на стул. А дракон выдохнул: он, кажется, понял, кто этот горбун. Обрадоваться не обрадовался, но успокоился. От таких подлости ждать глупо. Их самих от подлости беречь надо.

5

Горбун ел молча. Медленно. Аккуратно. Подбирал грязными пальцами упавшие на стол крошки, будто случайно найденную драгоценность. Словно молился. Каждому проглоченному куску. Словно за каждый глоток благодарил. Черное лицо, изуродованное жутким шрамом, было сосредоточенным и отрешенным. Не Доху он выражал благодарность, нет. Кому-то высшему, ведомому только избранным. И дракон, боясь прервать эту странную молитву, тоже молчал.

Когда еда закончилась, бродяжка сложил пиалы одна в одну, встал, криво поклонился и опять полез в необъятные карманы раз двадцать латаных шаровар.

Вскоре он положил на стол, завернутый в засаленный платок, продолговатый предмет.

– Вот. Марай просил передать, – и замялся. – Я себе хотел оставить. Думал, продам, зачем он аспи… вам. Тем более такой паршивый. У вас и без этого добра хватает... А мне хоть какая даньгазазвенит в кармане. Хоть лепешку куплю. Теперь вот думаю: не надо мне. Обойдусь.

Дох улыбнулся: вот ведь как повернул, проходимец! Вроде, и не он хотел затарить посылку – вроде, ему посылку навязывают, а он великодушно от неё отказывается.

– Пойду я. Ночь скоро, а мне до одного скальника ещё добраться надо. Там переночую. Там хорошо. Никто не помешает и не найдет.

Правитель достал из ящичка в столе три злотника и положил рядом со свертком. Но горбун фыркнул:

– Если медь есть, лучше медью дайте. А золото мне быстро глотку вскроет. Думаете, я не знаю, что Марай мне не заплатит? Кто ж смертнику платит? Не-е, лучше медью. Я в Райят не вернусь.

– Вы же смерти не боитесь? – усмехнулся Дох.

– Не боюсь. Но нельзя хорошему человеку повод для злодейства оставлять, – серьезно и убежденно ответил нищий. – И надоело мне там, я по жизни перекати-поле. На вас была охота посмотреть. Чтоб, значит, умирать было с чем. А то иные кроме помоек да попоек ничего видеть не хотят.