Анатолий Алексеевич Гусев - Подъесаул Гундоровского полка

приговаривала:

— Как же ты исхудал, родной мой. Я тебе гостинцев принесла.

— Ну, будет, будет — отстранил жену Андрей, — на людях не хорошо это.

— Андрюшенька, это раньше было нельзя при людях. А теперь весь уклад христианский порушили. Жизнь поломали. Как только не грешат на людях и Бога не бояться.

— Ладно, ладно, Дуня, пойдём отсюда. Всё равно не хорошо. Они — это они, а мы — это мы.

— Похудел-то как — причитала Дуня.

— Так не дома.

Колючей проволоки ещё не было, вернее, была, но не везде. Всё только начиналось. Ещё верили, что врагов Советской власти можно перевоспитать. И время это наивное уже закончилось. Да и побег с этого гиблого места был равноценен самоубийству.

Андрей и Авдотья пошли по тропинке вокруг Святого озера, взявшись за руки, как в молодости, Андрей нёс узелок.

— Тут трава растёт — удивлённо заменила Авдотья.

— Растёт.

— Я думала тут одни камни да ёлки.

— Не только.

— Ты есть хочешь?

— Потом.

Они свернули к лесному Безымянному озеру. Выбрали бугорок, обдуваемый ветром, где комаров поменьше. Тёмно-зелёные ели смотрелись в тёмно-синюю воду, зелёная трава добегала до крутого обрыва берега, серели камни, солнышко светило с голубого неба. Благодать!

— Чудной ты, Андрюша — скромно улыбалась Авдотья, — без бороды, коротко стриженный, только усы и остались от прежней жизни.

— Так неволя.

— В чём забрали в том и ходишь.

— Нет. Кое-что от красного Креста перепадает. Тут, если кто умрёт, то его одежду начальство перераспределяет нуждающимся.

— Правда? Нищета какая-то.

— Так точно. Работать надо, что б деньги были, а не чаек считать.

— Каких чаек?

— Да любых! Тут так охрана зеков развлекает и унижает заодно.

— Господи спаси!

— Да ладно — махнул он рукой. — Обжились на хуторе-то?

После ареста мужа Авдотья перебралась на хутор Петровский к свёкру и свекрови. Всё-таки в деревне ей с детьми легче было выжить. А родители Андрея, сразу после революции переселились из своей родовой усадьбы в простой казацкий курень. За несколько лет почти забылось, что они донские дворяне.

— Да всё — слава Богу — ответила Дуня — батя, правда, плох после твоего ареста. Да Бог милостив, дождётся твоего возвращения.

Авдотья развязала узелок. Там оказалась курица, варёная картошка, зелёный лук, огурцы, соль и чёрный хлеб.

— Ешь.

Андрей взял картошку, надкусил. Есть не хотелось. С трудом проглотив картофелину спросил:

— Ты сама-то голодная?

— Я-то успею. Дома наемся.

— И я успею. Лучше расскажи: как там, дома.

— Всё — слава Богу, Андрюшенька.

— Яблони?

— Да забросили сад. Одним не управиться, а нанимать кого-то боязно. Хлеб сеем да огород копаем, что бы до новины хватило да сельхоз налог отдать. Батя старый, ему уж за пятьдесят, тяжело ему, всё тебя ждёт.

— Правильно, что сеете мало — одобрил Андрей, — большевики просто так не успокоятся, обязательно придумают какую-нибудь шкоду.

— Думаешь, они надолго?

— Думаю — да.

— Коммуну какую-то хотят сделать. Что бы яблоневые сады возродить. Батю туда в помощь зовут, да он упирается.

— Пусть не упирается. Пусть идёт. Безопасней быть с победителями. Не думаю, что он там сильно перетрудиться. А какой ни какой прибыток будет. Ну и защита от новой власти. Хотя… Ладно. Как мать?

— О тебе каждый день молиться, а ночами плачет.

Андрей отвернулся, мука страшная исказила лицо, но он справился с собой и спросил:

— Дети как?

— Хорошо. Учатся. Миша, правда, ленится, а Варенька усидчивая, хорошо учиться.

— Мишке скажи, что б учился! Приду — уши надеру, если не будет!

А сам подумал: «Разве, что во сне ему явлюсь». Хотелось дать детям совет на всю жизнь, да как всю жизнь наперёд узнаешь?

Авдотья улыбнулась:

— Передам. Соскучилась я по тебе, Андрюшенька, возвращайся быстрей.

— И я по тебе. Вернулся бы, да от меня ничего не зависит. Дуняша, жалиночка моя ненаглядная.

Он обнял жену, поцеловал её.

— Истосковался по этому делу?

— Да — просто сказал Андрей и стал расстёгивать ей кофточку.

— А кто увидит?

— Не увидят. Здесь мало кто ходит. А если и увидят, то сделают вид, что не заметили.

— Стыдно как-то, Андрюш. Может быть в другой раз?

— Чего стыдиться? Ты моя жена.

Чуть не проговорился, что другого раза у него уже не будет.

Северное солнце ярко светило, клонилось к горизонту. Заканчивался последний --">