Владислав Андреевич Бобков - Целитель чудовищ - 7

колокольня возвышалась над всеми, удерживая на самом верху уродливый, собранный из досок, веревок и кусков металла колокол.

Рядом же с извращенной пародией на колокольню курились огромные подносы, выпуская вверх сполохи пламени. Вот только горели они отнюдь не обычным огнем. Гнилостно зеленое свечение вырывалось наружу, неся удушающие порывы черно-зеленого дыма.

Вокруг же проклятой колокольни стояли многочисленные повозки, мешки и скарб прибывших к этому месту крестьян.

И кроме самих вещей были и их хозяева.

Десятки и сотни людей. Женщины, мужчины и дети, все они, задрав головы вверх и затаив дыхание, смотрели на вершину колокольни, где на специальной пристройке столпились те, кто и был причиной всего происходящего.

Просторные, темные плащи скрывали их тела, исключая возможность увидеть даже пядь кожи, а глубокие капюшоны не позволяли увидеть и их лиц.

Но вот, среди мрачных фигур наметилось движение. Несколько плащеносцев кинулись к веревкам, которые уходили внутрь уродливого колокола.

На передний же план вышел высокий и откровенно тощий мужчина. Небрежным движением он сбросил капюшон, позволяя всем собравшимся увидеть его лысый, бугристый череп, словно бы распираемый изнутри какими-то газами.

Нечеловеческие глаза Каэды в мельчайших подробностях позволяли увидеть желтовато нездоровую кожу, сочащиеся гнойными выделениями глаза и обширная воспаленная сыпь на его правой щеке в форме человеческой ладони.

Струйки гноя стекали по его впалым щекам, оставляя две влажные дорожки.

Следом за своим предводителем капюшоны скинули и остальные, радуя взоры окружающих самыми причудливыми болезнями и уродствами.

Вот, у кого-то вырос самый настоящий рог на месте глаза, а второй теперь мог похвастаться лопнувшими от воспаления губами и щеками, третий же и вовсе лишился глаз, но явно продолжал как-то видеть.

И не сказать, что столпившихся внизу крестьян хоть как-то возмутило или напугало представленное перед ними зрелище.

БО-О-ОМ!

Каэда отвлеклась, поэтому не увидела, как звонари, разогнавшись, раскачали сразу несколько язычков колокола, от чего произошёл первый удар, который мгновенно был испорчен последующими ударами других язычков.

А так как их было больше одного, то они то и дело сталкивались вместе, внося невыносимую сумятицу в общий звон.

Но непохоже, что звонарей это хоть как-то беспокоило, ведь творившийся перед ними музыкальный хаос был именно тем, что они и добивались.

От непрекращающихся раскатов чумного колокола, казалось, начал содрогаться весь окружающий мир.

Распространяющиеся по воздуху звуковые волны становились практически зримыми, такую боль они приносили окружающему миру, которую особенно сильно чувствовали скрывшиеся неподалеку парочка ёкаев.

И следуя этому темпу, столпившиеся внизу крестьяне начали подпевать усиливающемуся зову.

Вот, спокойно стоявший почтенный глава семейства дико подпрыгнул и ударил о землю левой ногой в тон одному из ударов. А чуть дальше топнул другой крестьянин, но абсолютно не синхронно со вторым. Третий же начал кружиться на одном месте, высоко вскинув руки и завывая на одной ноте от восторга.

Не прошло много времени, как вся собравшаяся толпа бесновалась в абсолютном хаосе под нескончаемый звон колокола и их собственные яростные вопли.

И словно этого мало над обезумевшей толпой начал скапливаться зеленоватый туман, растущий по мере продолжения шабаша.

Стоявший до этого спокойно главный культист вскинул руки и запрокинул голову назад, с надрывом выкрикнув один единственный слог, который игнорируя любые законы реальности, прогремел подобно грому.

— ХА!

— ОС! — закончили за него крестьяне.

— ХА-ОС! ХА-ОС! ХА-ОС! — слова толпы неслись во все стороны, заставляя их же самих корчиться в экстазе от пронизывающих их тела энергий.

Женщины, дети, мужчины все они слились в этой беспорядочной массе плоти и гибельной энергии.

Растущая тут и там трава и кусты мгновенно погибли, опустившись вниз, но тут же поднялись вновь, радуя черными маслянистыми потоками на их листьях и губчатой формой и наполнением.

Земля же в паре мест начала бурлить и плавиться, превращаясь в некую лиловую слизь.

С трудом оторвав взгляд от творившегося сумасшествия, Каэда повернулась к странно молчаливой паучихе и невольно ойкнула.

Кэтсуя была смертельно бледной, трясущейся рукой --">