Инна Рудольфовна Чеп - Иди

- Вадим, иди.

Небо светлое. А солнце кружит, словно хищный истриб, выжидающий удачного мгновения для атаки. Кружит-кружит-кружит...

- Дай траву.

- Он нэ дойдэт.

- Дай! Вадим, жуй! Давай, парень!

Сомкнуть челюсти - почти непосильная задача. Встать на четвереньки - подвиг.

- Давай! Давай, сукин сын! Вставай!!!

Матушку не трогайте. У нее и любовник-то всего один. Исключительная верность. Любовнику.

Так и надо папаше.

- Вадим, иди!

Демонов на вас нет. Отрежьте эту ногу, от нее больше зла!

Шаг. Шаг. Шаг.

Небо темное, гневное. Сумрак накрывает Степь серой вуалью. Холод пробирается под лохмотья, когда-то бывшие модным костюмом, сшитым из дорогущих аламейских тканей.

Звёзды кружат над головой, звёзды поют маминым голосом колыбельную, но стоит прикрыть глаза, как по плечу бьют.

- Пора.

И так раз за разом.

Шаг. Шаг. Шаг.

Зачем?

- Вадим, иди.

- Вадим, ложись.

Кружит солнце, кружат звёзды, кружится земля...

Кружит зверь вокруг трёх обессиленных путников...

Трава коварна. Трава - зло. Цена выносливости и забвения - реакция. И вот уже зверь прыгает вперёд. Тижийка кричит. Кричит, а сама бьёт вцепившегося в ногу степного кота котомкой.

Шаг...

Это даже не битва. И исход предрешён. Но последние зубы впиваются в шею дикого зверя с невероятной злобой.

Трава позволяет делать то, что невозможно совершить, будучи в здоровом уме.

Теперь у них покалечена проводница. Но зато есть мясо. И крови напились. Потом рвало, но все же...

Солнце бьёт по глазам, слепит, девчонка, опирающаяся на руку, кажется тяжелее бесконечных Белых гор.

Иди, Вадим.

- Слышишь, Вадим? Это пограничные земли! Пограничные! В той стороне - деревня союзников-шиданцев. Там наши. Должны быть наши!

Девчонка тяжелее всего Стольградского дворца господаря. Язык присох к нёбу. Ноги подкашиваются, заплетаются, словно он выпил три бутылки арсенийского красного залпом. Пот мешается с кровью. Мир дрожит, мир кружится, мир предает его, то и дело норовя уйти из-под ног.

На шее болтается мешок с выбитыми зубами. Тщательно собираемыми после каждой пытки.

В девятнадцать не хочется расставаться даже с такой мелочью.

Или ему уже двадцать?

Зачем?

Если ответ и есть, он спрятан где-то очень глубоко.

Иди, Вадим.

Небо темнеет, грозит обрушиться им на головы. Надо прижать девчонку к себе. Мужская голова всяко крепче женской. Авось выживет тижийская дура. Степняки, они крепкие, твари.

- Иди, Вадим.

Будь ты проклят, солдафон, со своей вечной присказкой! Надоел!

Кровь стекает по бедру.

Ноги дрожат.

Мир кружится, сводя с ума.

И все же:

Шаг. Шаг. Шаг.