Наталья Львовна Точильникова - Пасынок империи

устройство связи.

Эрих Павлович встал. Мы тоже поднялись с мест.

Он читал, а я слушал и следил по тексту.

Вердикт для всех был обвинительным, но голоса разделились. По всем, кроме Михаила Лопатина за виновность было шестеро, против — трое. По Лопатину за виновность пятеро и четверо — против. Голоса не хватило. Думаю, дело было в словах Ройтмана о том, что ПЗ получше, и человек убежденный.

Нагорный вздохнул с облегчением.

У меня жалость мешалась с пониманием правильности происшедшего.

После оглашения вердикта судья практически повторил то, чего просил Ройтман: те же сроки и психокоррекции, и реабилитации.

— Скорее всего, будет немного меньше, — шепотом прокомментировал Евгений Львович, — мы всегда с запасом просим, чтоб потом к судье не бегать, если вдруг будут непредвиденные сложности с психокоррекцией: невосприимчивость к препаратам какая-нибудь или патологическое упрямство.

— Господа, — обратился судья к осужденным, — в течение трех дней вы обязаны выбрать Психологический Центр из предложенных Евгением Львовичем Ройтманом и сообщить решение вашим адвокатам.

И закрыл заседание.

Когда мы выходили из зала, я протиснулся к Глебу Митте, который понуро плелся к дверям.

— Глеб, — сказал я, — если что-то понадобится, тебе или твоему отцу, ты обращайся.

— Да, что ты можешь! — хмыкнул он.

— Я, может быть, и немного, но есть Нагорный, есть Леонид Аркадьевич. Попрошу.

— И они будут нам помогать?

— Я буду просить.

Нагорный завис где-то позади, видимо, с Евгением Львовичем.

Но мы вышли за двери, и он догнал нас.

— Артур, вообще-то все правильно, — сказал он.

— Я понимаю, — кивнул я.

— Глеб, — сказал он, — все правильно. Решение абсолютно адекватное, но, если что-то понадобится вам или вашему отцу — жалобы, просьбы, пожелания — обращайтесь. Знаете, как со мной связаться? Ловите контакт.

Глеб ушел к лифтам, а мы спустились по лестнице. У входа нам кивнул охранник, и стеклянные двери суда закрылись за нами. Вот и колоннада, и ступени за колоннадой, вот и площадь, где в нас стреляли полгода назад.

Я вдохнул морозный воздух и взглянул вверх. Красное закатное солнце висело уже над домами и окрашивало розовым ветви деревьев, колонны, ступени и снег.

— Артур, ты понимаешь, какой это кайф, вот так выйти из суда и искренне считать, что решение судьи совершенно адекватное, — сказал Нагорный. — При Страдине такого не было. Вообще никогда!

Последний вечер декабря, предновогодний вечер. Главная площадь университетского квартала. Конечно, громко называть площадью этот пятачок. Не главная площадь Кириополя в ста метрах от императорского дворца, где сейчас тоже собрались люди у огромной новогодней елки. Не главная площадь делового центра в окружении сияющих витрин магазинов, роскошных отелей и круглосуточных ресторанов. Не крыша двухсотэтажного небоскреба «Кратос», откуда лучше всего виден новогодний фейерверк.

У нас почти скромно. Елка высотой всего метров пять. Правда, наряжена профессиональным дизайнером, переехавшим к нам с Тессы. Не Бенедиктом Шенье. Некой Изабель Ланьес. Но тоже дико красиво: золото и серебро — тончайшее кружево огоньков. И деревья вокруг пяточка украшены гирляндами и светятся золотом и серебром, и сияют огнями ограды садов.

В университетском квартале в предновогодний вечер принято собираться вместе. Потом все разойдутся по домам и продолжат праздник в кругу семьи, но провожаем старый год здесь. Мы с Маринкой, Нагорный с детьми, Старицын с женой, Ройтман один, родители отчима с приемными детьми Далией и Винсентом. Все-таки, они приходятся мне тетей и дядей, хотя в два раза младше. Троллить меня по этому поводу им не дает возможности только недостаточное знание языка. Два года на Кратосе, а все еще говорят с жутким дартианским акцентом. Впрочем, я тоже в этом не идеален.

Мелюзга, понятно, бесится у елки и с нетерпением ждет начала фейерверка. Отсюда, говорят, тоже неплохо видно, хотя и не так здорово, как с вершины башни «Кратос». Зато все свои.

— С наступающим, Артур, — говорит мне Старицын, — у вас все в порядке?

— Странно слышать «вы» от человека, который знает твою нейронную карту, — говорю я. — Давайте уж на «ты», Олег Яковлевич? Сколько же можно…

— Тогда «Олег», — улыбается он. — На «ты» — так взаимно.

— Отец говорит Ройтману «вы», а он ему «ты».

— Значит, им так удобнее.

— Мне, --">