Наталья Львовна Точильникова - Избранник

любопытствовал. Я прильнул глазом к крохотной дырочке.

Прямо передо мной располагалась шахматная доска, освещенная единственной свечей. Напротив, скрестив ноги, сидел Сым Тай-ши, а совсем рядом, опираясь спиной о мою стену- Гань Хао.

— Слоном ходи! — почти в ухо ему прошептал я.

Гань будто не услышал. Не вздрогнул, не сменил позы. Однако взялся за слона.

— Так? Не ожидал.

Стук.

— Теперь ферзь.

Гань послушался.

Чуть повернулся ко мне, словно раздумывая.

— Я понял…что ты не ожидал.

У меня отлегло от сердца.

— А вот так?

— Шах.

— Да-а…

Стук.

— И мат.

Послышался вздох.

— Ну, обыграл старика.

Я услышал, что Сым тяжело встает на ноги.

— Доброй ночи, Сым.

— Нам здесь не до сна. Надо охранять пленника.

— А, что он совершил?

— Не могу сказать, Гань. Даже тебе не могу. Это тайна Императора. Скоро сам все узнаешь.

— Я готов служить Императору.

— Да? Ты гость. И не в моих правилах взваливать на гостей обязанности. С тобой останутся двое охранников. Их дело бодрствовать, а ты отдыхай.

— Угу. Я прослежу, чтоб не заснули.

Раздались шаги. Прошуршала перегородка. Снова шорох и снова шаги. Шорох. Тишина.

Я полулежал у стены, ловя каждый звук. Ну, хоть намек на звук! Спать я не хотел и не собирался.

Зашла луна, и комната погрузилась во тьму. Я начинал терять надежду.

Время от времени дремал. Голова падала на грудь, и я видел перед собой картины одну ярче другой. Детство, цветущие сливы, дом отца, экзамен. Но тут же снова просыпался.

Шорох! Но, нет. Это не перегородка. Что-то другое. Прислонился ухом к стене. Треск разрываемой бумаги. Острие меча вышло из стены прямо перед моим носом и поползло вверх. Я отпрянул.

— Не бойтесь, молодой господин, это я, — тихий-тихий шепот.

Надо мной, там, где минуту назад была картина с птицами стоял мой верный Гань Хао.

— Руку, Мэй, осторожно.

Я перешагнул через нижнюю фанерную часть стены и оказался в соседней комнате. На полу лежали двое воинов, и два больших темных пятна расплывались под ними. Я понял, что это кровь.

— Быстрее, молодой господин. Пока не опомнились остальные.

— Сейчас, только возьму меч, — и я вытянул клинок из-за пояса у одного из мертвецов.

Мы выбежали из дома, и Гань потянул меня вверх в горы.

Стало холодно. Близился рассвет, а мы все шли и шли, продираясь через лес. Я стиснул зубы и молчал.

Взошло солнце, миновал полдень, а Гань так и не сказал ни слова. Только к вечеру, когда я уже падал с ног, мы наконец остановились и мой спаситель решился разжечь костер. Нарыл каких-то корешков рядом на склоне и положил запекать в угли. Сел у костра и только тогда спросил:

— Ну, что ты натворил?

У меня было время придумать ответ.

— Я влюбился в наложницу Императора, и мы решили бежать. Но на нас донесли.

— Эх, молодость! Когда успел-то? Ты же сидел за свитками!

— Любовь — это, как взмах крыльев бабочки.

Гань поморщился.

— Угу, быстро. Другой девицы не нашел?

Я вздохнул.

— Не больно-то это соответствует сыновней почтительности.

Выпороть бы тебя! Жаль не мне решать — господину. Экзамен завалил?

— Сдал. Стихотворение признали лучшим.

Ну, не удержался от хвастовства.

— И теперь все кобыле в задницу?

«Пилишь — пили,» — думал я. Отец бы тоже пилил. Но я не могу сказать тебе правду. Тогда ты не будешь ругать, не за что. Ты поднимешься на ноги, отойдешь на три шага и сделаешь три земных поклона. А потом возьмешь меня за ручку и отведешь обратно. Ведь так? Одно дело освободить нашкодившего мальчишку и совсем другое — лишить умирающего государя его шэньди. Это прямая измена. Преданность Императору превыше преданности господину, и ты об этом знаешь. Ты слишком честен, Гань, чтобы поступить иначе.

— И куда бежать собираешься? В Когуре, в Пекче, или, может быть, в Царство Ямато?

— Хоть в Индию! Хоть в Страну Кратос! Лишь бы подальше.

— Хм… — Гань выкатил из костра запеченный корень. Дал мне. — В Страну Кратос — это интересная мысль.

Утром ни свет, ни заря Гань разбудил меня.

— Поднимайся, молодой господин. За нами погоня.

Я не слышал никакой погони, но поднялся на ноги и отряхнул одежду. Мне нечасто приходилось спать на голой земле, но выдержав государственный экзамен, я полагал, что выдержу все. Здесь прохладно, зато горный воздух, а не духота кельи экзаменующегося, впрочем, не исключающая холода.

— В горы, Мэй, --">