(Grafonorojdennuy) - Размышления впустую (СИ)

после, как минимум, семи встреч, они переспали на небольшом диване в гостиной дома Доусона. Лайонелу до сих пор было стыдно это вспоминать — из-за долгого воздержания, половой слабости на фоне постоянного сидения на порошке и, возможно, от переизбытка пылкости его не хватило и на десять минут.

Однако Сэм не растерялся. Поцеловав его в побагровевший, блестящий от пота лоб и понимающе улыбнувшись, пацаненок принялся его гладить и тискать везде, где только можно. Через полчаса он снова был в строю, как штык, и парень вовсю объезжал его, притиснув к спинке дивана, ероша его короткие волосы и покусывая топорщащуюся во все стороны бороду. Та ночь стала точкой невозврата.

Лай никогда не сходил с ума от секса — этой чести был достоин «белый» и только он. С бывшей женой было так же просто, как с любой другой женщиной. С бывшим любовником Бредли было жарко и страстно, но в то же время коротко и жестко. С Сэмом было просто… и жарко, и страстно, и коротко, и жестко… и медленно, и мягко, и нежно, и «с оттягом», и «за пять минут», и… Словом, резьба вошла, как влитая. Не успел он очухаться от полуночных «скачек», как утром паренек уже мял влажными ручонками его поясницу и тыкался липкими губами в ухо, шепча: «Я ток поглажу».

С женой распределение ролей было традиционным, Жокей не терпел никаких «активных» поползновений в свою сторону. Сэму было насрать. Ему и руки было достаточно, если совсем уж невмоготу. В то утро он, впрочем, рукой не ограничился — треп про «поглажу» себя не оправдал. Впрочем, Лаю бы ныть — скулил под мальчишкой, как вшивый пес, да слабо хватался за его шею дрожащей рукой, силясь поцеловать. Было не особо больно, да Сэм ещё и зашлифовал это дело под конец парочкой нежностей и ласк. В общем, сделал все от себя зависящее, чтобы Доусон на следующий день проснулся с ноющей болью во всех возможных местах и в полдень.

Без пацаненка. Оказалось, что тот занятой человек — работает на какую-то фирму непонятно кем. Упер он рано, не успел пот ещё обсохнуть, а Лайонел — глубоко заснуть. Приехал вечером, поздно. И сразу полез лизаться.

Все достаточно быстро полетело к чертям. В своем возрасте и со всем тем грузом дерьма, что он собрал за жизнь, Лай не думал, что может еще на кого-нибудь запасть. Оказывается, может. Да так, что ближе к ночи каждые пять минут выглядывает в окно с высунутым языком — не видно ли вихрастой темной головы?

Голову эту Доусон полюбил особенно. У него с волосяным покровом всегда было не очень. И если борода ещё росла (став едва ли не гуще прежнего), то на башке медленно, но верно растекалось неприглядное светлое «озерцо», волосня редела и истончалась, хотя, по словам Сэма, все ещё была мягкой, приятной на ощупь… что, впрочем, ни в какие сравнения не шло с шикарнейшей шевелюрой самого парня. В такие густые шелковистые космы одно наслаждение зарываться пальцами или носом. Кончики пахли горьковатым одеколоном, но ближе к корням прорезался отчетливый густой аромат кожи. Лайонел млел от этого дерьма. Млел от своего мальчишки, как гребаная старшеклассница-девственница.

Где-то на задворках сознания, затянутого зыбкой пеленой наркотического бреда, он понимал, что дело в физическом влечении. Ему в руки попался счастливый билет — молодой симпатичный заботливый парень, с которым можно поговорить о чем угодно, который не лезет в душу и кувыркается в постели, как самый настоящий демон похоти. Доусон истосковался по ласке, по нежности, по страсти.

А ещё ему просто надо отвлечься. Забыться. Это не будет чем-то долгим и значительным. Когда мальчишка подустанет (или найдет себе кого получше), он сбежит, не забыв на прощанье нежно чмокнуть в щеку, и все вернется на круги своя. Нет смысла привязываться. Более того — это опасно. У него и так в последнее время в жизни творится форменный кошмар. После расставания с Бредом получать хорошую дозу наркоты бесплатно он больше не мог, и как ему теперь жить с этим Лай представлял очень смутно. Можно, конечно, поискать кого-то… попросить кого-то… да ту же…

НЕТ! До такого он не опустится! Бедная девочка с таким трудом вылезла из той ямы, в которую добрый отчим так любезно помог ей спуститься. Не хватало ещё толкать ее на эту скользкую дорожку снова. Ее мать так и не простила ему это… да и, очевидно, никогда не простит. Лай понимал ее, но все равно мучился. Мучился от нехватки

--">