Андрей Анатольевич Федин - Новая жизнь темного властелина. Часть 1

В бренчании карауки я уловил знакомую мелодию. Руки сами о ней вспомнили — не стал им мешать. Улыбнулся. Из недр памяти вынырнули лица моих эльфийских красавиц — всех пяти любимых жён и юной служительницы столичного храма, страстное увлечение которой и помешало мне сесть на трон Владыки.

Я познакомился с ней на празднике Весеннего возрождения. Заглянул в её глаза… и пропал. Уже в полночь мы купались в озере у водопада Обновления, наслаждались друг другом на Поляне фей.

Когда три дня спустя отравленный клинок старшей жены пронзил мне спину, я ни о чём не пожалел. Умер с улыбкой на лице, вспомнил за мгновение до смерти не только юную служительницу храма, но и лица всех эльфийских женщин, которых любил. Простился со старшей женой поцелуем.

Караука воспроизводила «Гимн весны» почти без фальши: хороший попался инструмент.

Мне почудилось, что я вновь оказался на поляне у водопада. Там, где кружили в танце крохотные цветочные феи. Они не обращали внимания на пару эльфов, что резвились на траве рядом с ними. Наслаждались своим праздником. И пели тоненькими, похожими на перезвон колокольчиков голосами.

Я услышал в голове песню фей. Различил слова «Гимна весны», стал подпевать — так же тихо. Не на эльфийском — на языке маленького народа живых цветов.

Сам не ожидал, что смогу вспомнить песню полностью. Пока допел её до конца, едва не охрип: пересохло горло. Но получил удовольствие от пения — почти как тогда, в бытность эльфом. Стать певцом и музыкантом в той жизни мне не позволили. Никто, кроме жён не слышал моих попыток музицировать. Но и те мой талант не ценили: чувствовал фальшь в их похвалах. Потому и отринул стезю артиста.

Продолжал перебирать струны, извлекал заключительные аккорды «Гимна весны».

Открыл глаза, не без волнения решил узнать реакцию Мышки на мои певческие потуги. И увидел, что в полумраке кафе в воздухе над столами кружат в зажигательном танце стайки крохотных цветочных фей. Совсем как живые, настоящие. Плясали, искрились, прыгали по ярким полупрозрачным листьям, что насквозь пронзали деревянные столы и стулья. А в самом центре этой вакханалии замерла с приоткрытым ртом Мышка. Сидела на стуле, прижимала к груди руки. Тихонько смеялась.

Дурацкие эльфийские привычки!

Моя рука дрогнула. Струна пронзительно застонала. Похожие на людей призрачные цветы замерли, в один миг растаяли, оставили Мышку посреди тёмного зала кафе в одиночестве.

— Ух ты! — выдохнула мелкая.

Мне почудилось, что в её глазах всё ещё отражаются разноцветные феи.

— Что это было, Кира?

Я бросил карауку на столешницу, отдёрнул от неё руки. Вскочил со стула. Отпрянул от барной стойки, точно заметил там змею.

Столько маны слил! На какую-то ерунду! Идиот!

Эльфы редко просто играли на инструментах и пели. Они устраивали из своих выступлений настоящие шоу с визуальными и обонятельными иллюзиями. Как и я только что.

— Мне тоже хотелось бы это знать, — пробормотал я.

Вряд ли Мышка меня услышала.

— Это было здорово! — сказала она. — У тебя волшебный голос! Правда-преправда!

Поспешила ко мне. Замерла в шаге от карауки. Нерешительно ткнула в её сторону пальцем.

— Можно я посмотрю?

Ощутил, как от мелкой в мою сторону идёт волна сырой маны.

«Обычного местного мужика такая волна запросто убила бы», — подумал я.

— Конечно, Мышка. Бери.

Тоненькие руки потянулись к инструменту. Но не успели его взять: мой палец прикоснулся к затылку Мышки, простенькое заклинание «сон» перекочевало на девичью голову. Ноги мелкой подогнулись — я успел подхватить её на руки.

«Сон» расходовал совсем мало энергии. Мой резерв почти не заметил потери маны. Я скастовал «сканер»: он тоже относился к разряду простейших заклинаний — малозатратных.

Взглянул на ауру своей подопечной. Знакомое свечение заполненного маной резерва. И от него ко мне всё ещё тянулся шлейф от спонтанного выброса энергии.

Неудивительно, что мужчины здесь так боятся женщин.

Мышка улыбалась во сне.

— Ты ничего не видела, мелкая, — пробормотал я. — Это был просто сон. Ты устала. Уснула. И смотрела во сне на всякие глупости, как и положено семилетней девочке.

Мышка казалась почти невесомой.

Я отнёс её на кухню. Рядом с остывающей печью постелил тюфяк. Опустил на него хрупкое тело девочки, накрыл мелкую одеялом.

Прошептал: