(Didivivi) - Черкес (СИ)

========== Часть 1 ==========

У Огневых, что испокон веков кремни добывали, а из них огнива клепали на продажу, было заведено давно уже жен добывать в боях. Не старшими сынами, конечно, а средними или младшими, кого забривали в рекруты, а война если выдавалась, когда всех призывали, то и старшими сынами. И полонянки были на диво хороши собой, в селе все любовались красотой их.

Прадед белобрысую до белизны сероглазую чухонку привел, дед — льняноволосую синеглазую литовку, отец был из старших, не призывной был, поэтому местную взял девку, но самую пригожую на селе — русая коса шириной в руку, глаза зеленые русалочьи. На Огневых все красивые девки засматривались и рдели смущенно румянцем, как не зардеть, от смешения разных кровей Огневы были кровь с молоком, высоченные, статные синеглазые — как не засмотреться и не зардеть.

Вот и средний сын Прохор тоже с войны полонянку привел, но впервые за много лет село удивил! Привел басурманку, черкешенку, в покрывала закутанную, лишь глазища черные с длиннющими ресницами поверх покрывала стригали и метались жарко по лицам селян да по домам их. Ишь ты, не по нраву басурманке, видать, пришлись местные, смотрела не кротко, а огненно под стать новой фамилии, а Прохор смотрел на нее шально, будто околдовала его она. А сама-то ни рожи, ни кожи, ну рожу не разглядели, конечно, а вот остальное — очень даже: ни пышной груди, ни зада крепкого, в талии осиной соплей перебьешь.

Все посмотрели, посмотрели да и плюнули. Дурной, видать, Прохор-то, раз на тощую, как парень, девку польстился, разум от войны поди помутнился, не велика невидаль — такое частенько случалось. Контузило его, слыхали селяне, от контузии ему и помстилось, что красы невиданной басурманка та.

Не понял никто, в общем, осудили все Прохора, особенно Дашка Никитина, что до войны еще на Прохора глазела с томлением, не поняла. Она против этой басурманки была как царица против холопки, порог ее дома сваты давно обивали, да все Прохора ждала, хоть он ей и не обещал ничего.

Очень уж хорош собой был Прохор: волосы — как золото растопленное пролили, на солнце огнем горят, глаза синие-пресиние в бабку, ни у кого таких не было, белокожий будто барин, высокий, широкоплечий. Да и нравом был хорош: веселый, смешливый, добрый, но крутой характером, не безхребтовый. Пел чудно, плясал зажигающе — Дашка и втрескалась по уши в него.

Уходил-то он на войну, когда она плоской еще была, грудки только проклюнулись, не замечал ее даже, сопливую, а за два года войны она в пору вошла, вот и надеялась, видать, что он разглядит ее, когда вернется.

А он никого, кроме басурманки своей, не видел, только на нее смотрел. И женитьбу-то не сочтешь незаконной — басурманка окрестилась, веру христову приняла. Дашка выла неделю, как волчица, но смирилась под конец, сама вышла замуж за купцова сына, Потапа, стала не только самой красивой, но и самой богатой бабой на селе. Ходила каждый день в праздничном, не будничном, выступала павой, будто барыня дворянская.

Прохор же обустроился, не стал вместе с отцом и старшим братом Иваном жить, выставил мужикам ведро водки и порося зарезал, вот и сложили ему избу ладную о пяти стенах.

Пока строили, насмотрелись на басурманку вдосталь: она им харчи носила каждый день, а лицо прятать перестала, по-русски жить начала. Лицом она уродилась и впрямь прекрасной: черные глаза огроменные на пол-лица, ресницы мохнатые, как лапки у шмеля, нос тонкий с горбинкой, губы пухлые вишневые, кожа нежно смуглая с легким румянцем на щеках и пушком абрикосовым — истинно шемаханская царица.

Мужики слюну сглатывали, на лицо её глядя, но как скользили ниже на острые малые грудки, как у подростка-девки, да на узкие бедра, как у мальца, так и сплевывали: Дашка все же лучше будет, прогадал Прохор.

А Прохор кидался к жене, Фатимой ее звали, будто не видел кроме лица ничего, шептал ей жарко что-то, сиял глазами, а она в ответ ему полыхала глазищами ласково, тоже, видать, любила.

Как заехали в дом свой, так и понесла она скоро, носила живот высокий легко, будто не тяжело ей было, возилась в огороде, по дому хлопотала, а в село не выходила — видать, брезговала местными, гордячка какая. Степан, отец Прохора, сказал как-то, что не простых кровей она, а черкесская княжна, влюбилась в Прохора и бежала с ним. Все

--">