Андрей Дай - Реликт. Пояс Скорби

Андрей Дай Звездная техно опера Реликт. Пояс Скорби

Первые мгновения новой жизни. 124 год Житанской эры

Посвящается отцам.

Моему, и всем остальным, научившим

Своих детей смотреть на звезды.

Ну почему всегда так? Почему самые лучшие, самые долгожданные события в жизни вечно сопровождаются чем-нибудь отвратительным? Не припомню, чтоб я, с надеждой на скорое спасение, включая автоматику криокапсулы, жаждал вновь распахнуть глаза от ужасающей, выламывающей суставы и раскалывающей мозг боли! Но ее, боль физическую, еще как-то можно было терпеть. Пережить, смириться. Другая же, сжимающая тисками сердце и выворачивающая самою душу — вот истинная наша повелительница. Ибо с ней мы бороться не в силах.

Сколько шуток было в ЦПА, когда нам рассказали о системе аварийной гибернации! «Будем словно три Флэша Гордона! — говорили мы. — Вроде Ледяных людей». «Это подобие одностороннего лифта в будущее» — скалили зубы молодые аспиранты. Они вообще тогда много улыбались. Демонстрировали энтузиазм и позитивное отношение к эксперименту, так сказать. Мы с Мартином, конечно, подозревали, что это неудержимое сверкание снежно-белой зубовной эмалью предназначалось, большей частью, нашему навигатору Машеньке, но и сами, вольно или невольно, заражались этим повсеместным весельем.

И вот, ничего этого нет! Ни этих жизнерадостных аспирантов, ни сосредоточенных профессоров. Ни ласковых глаз Президента, перед стартом пожимавшего нам троим — первым российским астронавтам — руки. Нет их. Совсем.

Как нет всех бесчисленных нитей, связывающих каждого нормального человека с миром. Больше нет.

Соседки тети Нины, могил предков, нелюдимого дворника Митрофанова, толстой продавщицы с грубым голосом из местного минимаркета. Школьных друзей, коллег по первому отряду российских астронавтов, узбека Алика из киоска «Шаурма» на остановке. Лысого, как коленка младенца, полковника Матвеева — грозы молодых пилотов — командира эскадрильи, откуда меня забрали в Центр Подготовки Астронавтов. Вечных мужичков с пивом из гаражного кооператива, стайки шпаны, кинотеатров, таксистов на конечной. Вонючего до боли в затылке куста сирени у подъезда. Огней ночного города и уютного вкуса кофе по утрам… Ни-че-го!

Ничего, ничего, ничего!

Потому как, ничем иным кроме интерьера присущего весьма и весьма далекому будущему то что мне удалось разглядеть в первые минуты после пробуждения, быть не могло. В глаза будто кинжалы вонзали, стоило бросить взгляд на… гм… светильники. Каждая мышца отзывалась ноющей болью, стоило лишь чуточку пошевелиться. А думалось почему-то о том, что потерял. Что осталось в той, прошлой жизни. До похожего на летаргический сон небытия в криокапсуле. До отчаянного и до безумия отважного прыжка сквозь чертову уйму миллиардов километров, и всяких там парсеков в обнимку со световыми годами. И даже до ЦПА…

— Меррд! — пугающе эмоционально выкрикнул парящий надо мной большой — никак не меньше стиральной машины — серебристый шар. Причем, почему-то я сразу понял — волшебный сфероид — это не просто высокотехнологичный ретранслятор чьих-то речей, а самое настоящее разумное существо. Тем более что тот тут же деловито добавил, выпуская целую гроздь изящных манипуляторов, и тем окончательно отвлекая от грустных мыслей:

— Расаммоно про интегра…

Может он и еще чего говорил, только я того уже не помню. Каюсь: самым позорнейшим образом не удержался и уснул. И даже снов не видел.

Первые часы новой жизни. 124 год Житанской эры

Понятия не имею, как долго пребывал в забытьи. Циферблатов на стенах не имелось, а наручные часы перед полетом оставили на хранение вместе с документами и правительственными наградами, дома. Теперь получается — на вечное хранение.

Впрочем теперь, стоило только задуматься об утрате оставшегося где-то в невообразимом вчера мире, мысли как-то плавно и ненавязчиво съезжали на окружающий ложе невероятно любопытный интерьер. Будто бы кто-то поставил в голове барьер, ловушку для негатива. Хитрый запрет на страдания, умело подменив одну эмоцию другой.

Тем более там действительно было на что потратить частицу своего внимания. Металлические, словно литые, немного наклонные стены. Без единого, кстати, окна или иллюминатора. Неизвестно --">