Сергей Богаев - Из истории группы "Облачный край"

предметы, у кого что было – ключи, медиаторы, презервативы, на всякий случай захваченные с собой некоторыми особо предусмотрительными нашими друзьями, недопитые бутылки. Все это не очень интересовало этого дядю, который на мой вопрос:

-“А что же мы ищем собственно?”, ответил:

-“Ты тут дурочку не валяй, всё ты прекрасно знаешь, вот и выкладывай, давай. Знаешь же, и мы знаем, и все знают, так твою так, что у вас всё есть. Поэтому не прикидывайся и подобру-поздорову выкладывай”

Мы все дружно заржали, потому что поняли – речь идет о наркоте, которую мы, архангельские алкоголики в глаза никогда не видели, не интересовались. Говорю:

– “Нет, дядя, у нас ничего для вас нет, увы… Вина вот полно, а больше ничего нет”

– “Да вот нет, дорогой товарищ, ты, я понимаю, у них старший тут, самый тут бойкий, давай-ка, скажи своим орлам, чтоб каждый вытащил, где у него там что зарыто и на стол положил”. Ребята наши сказали, что готовы полностью раздеться, показать все свои достоинства, чтобы граждане милиционеры и не милиционеры смогли убедиться, что того, чего они ищут, у нас нет. Их остановили, но тут молодой сержант, стоящий в стороне, обратил пристальное внимание на мои дембельские сапоги, которые я доставал с антресолей лишь на концерты, и на сей раз был в них. Младший офицер приковал к ним свой умный и пытливый взор, который спустя некоторое время многозначительно поднял на старшего, в штатском. Тот по своему все понял и приказал мне снять сапоги. Носки в таких сапогах никто не носит, для этого существуют портянки, а я как одел сапоги в Архангельске, так и не снимал их, даже в поезде в них спал, поэтому можно было представить последствия их снятия.

– “Снимай, давай-ка, шустро свои сапоги, дружок, да повеселее…” – заорал старший, и я заулыбался в предвкушении веселья, и все наши захихикали ехидно, все знали, что будет и чего не будет. А ментов это просто вывело из себя:

– “Сапоги на стол, живо!”

Что ж, не торопясь, я стал снимать сапоги и разматывать портяночки. В маленькой комнатёнке воцарилось такое амбре… просто прелесть! – “Неси”, – прорычал старшой в штатском, – “ставь на стол!”

Я молча разложил на его столе свои портянки и с чувством ехидной мести поставил перед ним сапоги. Старшой кивнул тому, кто помладше, и тот, засунув руку в сапоги, внимательно их ошмонал, естественно, не найдя там совершенно ничего. Как я ему злорадно “сочувствовал”, он перевернул мои портянки, на свет посмотрел, а запах…

В этот момент вдруг ба-бах!, дверь открывается, крики, шум-гам, мать честная… заходит Костя Кинчев и молча, ничего не говоря, прыг через перегородку к нам… и сел. Тут этот старший, забыв про мои сапоги:

-“А ты чо тут делаешь? Тебя-то какого чёрта сюда принесло?”, – на что Константин спокойно так отвечает:

-“А это мои друзья, они приехали по моему приглашению, и я отвечаю за них, хотелось бы узнать, в чем дело, за что вы их взяли, судя по всему, ни за что…”, – сказал он, кивнув по на мои разутые сапоги и размотанные портянки:

-“Все в порядке, отпускать надо, командир.”

Тут этот дядя в штатском очень и очень рассердился, заорал. Вообще-то они по долгу службы все спокойные, выдержанные, а тут он что-то так взбесился:

– “Пошёл вон отсюда, с тобой говорить вообще тут никто не собирается, вон!” Но Костя и не собирался уходить. Тем временем весть о том, что Кинчев сидит на киче облетела весь ЛДМ и не одна сотня алисовских армейцев в момент узнали, что их кумир сидит в кутузке, да не один, а со своими архангельскими друзьями. Вся эта толпа подошла к дверям этой жалкой комнаты милиции, оккупировала её плотным кольцом, все шумели, орали, требовали свободы, раздавались крики: “Костя, Костя!” Фанаты создали такой шум, гвалт, милиционеры и сами были уже не рады, нас за решеткой было уже шестеро, нашему клавишнику, самому молодому Коле Лысковскому стало плохо и он попросил выпустить его в туалет. Получив отказ, он перегнулся через перегородку и фигурально, так сказать, “показал всем ментам, что он о них думает”, чем вызвал еще большее их озлобление. Наблевал практически под стол старшому, ну что, его же предупреждали, просили выпустить, он отказал – вот пусть теперь и нюхает… Вдруг дверь опять открывается и на пороге стоит Дима, вокалист Аутодафе и наш барабанщик. Зрение у него было слабенькое, видит он плохо,

--">