Рэнди Алькорн - У последней черты

Благодарю А. У. Тозера, К. С. Льюиса, Франсиса Шеффера, Чарльза Кольсона и Питера Крифта за бессмертные произведения, заставлявшие меня думать, чувствовать и действовать.

От всего сердца благодарю мою чудесную жену Нэнси и замечательных дочерей Карину и Анжелу, незаслуженно дарованных мне свыше как бесценное сокровище. Дороже вас мне только Он Сам, мой лучший и нежнейший Друг, внимательный Собеседник, Господин грядущего. О, как бьется сердце при мысли о том блаженстве, которое Ты уготовил нам!

Карточка выпала из конверта и, описав дугу, приземлилась у ножки стула оборотной стороной вверх. Посетитель поднял ее — кусочек картона три на пять дюймов, канареечного цвета, повертел в руках. Глаза его с любопытством уставились на надпись. Пять слов большими печатными буквами. Официантка, убиравшая посуду напротив, заметила, как любопытство сменилось недоверием, а потом ужасом. «Что же это ему такое прислали? —■ думала девушка, обводя взглядом его побелевшее лицо и дрожащие руки. — Сидит ни жив ни мертв».

Немного придя в себя, он задумался. Холод в животе никак не проходил, но надо было действовать. Прежде всего придется полностью переосмыслить все трагические события последних восьми дней. Он медленно проговорил про себя пять страшных слов, потом еще и еще раз, как если бы этим можно было отогнать нависшую угрозу...

Друзья замерли перед огромным телеэкраном в напряженном ожидании. Нападающий помедлил, перенес тяжесть тела на левую ногу, правая нога описала полукруг и с невероятной силой отправила мяч под самую перекладину. Трибуны взревели от восторга, товарищи по команде бросились обнимать меткого форварда. Первая половина матча была окончена, «Канзас сити» уверенно лидировал.

— Канзас чемпион! Канзас чемпион! — скандировали Док и Крис вместе с тысячами зрителей на стадионе. Джейк, нахохлившись, сидел между ними и сердито молчал, но, когда те начали пожимать друг другу руки над его головой, взорвался:

— Не надоело вам? Сколько можно?

Его любимый «Морской орел» безнадежно отстал, футболисты в синей форме плелись в раздевалку под злорадное улюлюканье толпы.

На удобном диване сидели не просто приятели, это были друзья детства. Один выучился на врача, другой подался в бизнес, а третий нашел себя в журналистике, но все трое сохранили верность мальчишеским клятвам и даже сидели в том же порядке, как в школьные годы: слева Док, справа Крис, а Джейк Вудс посередине, ноги на табуретке. Все трое в джинсах, но если Крис был в синем спортивном свитере с летающими окнами «Майкрософт», Док предпочел велюровый пуловер элегантного каштанового оттенка, а на Джейке было нечто линялое и вытянутое, с дырками на локтях. Все начиналось, как обычный воскресный день, каких они немало провели вместе за последние двадцать лет. Ни одному из них и в голову не могло прийти, что произойдет что-то необычное. ⁽

— Ребята, пора бежать за пиццей! — объявил Крис. — Кидаем монетку.

Жребий настолько вошел в традицию, что все происходило почти само собой. Еще в школе они так решали, кто первым бьет по воротам или покупает мороженое. Впоследствии процедуру слегка усовершенствовали: после первого тайма бросали монетку дважды, а в случае ничьей — еще и третий раз. Проигравший отправлялся за пиццей, он же оплачивал угощение. На дом заказ никогда не делали, чтобы счастливцы продолжали смотреть матч, а неудачник метался между домом и пиццерией, надеясь не слишком много пропустить.

— Да чего там, Крис! — издевательски усмехнулся Док, распрямив плечи. У него была военная выправка, несмотря на то, что двадцать пять лет он не надевал формы. — Пусть Вудс пока идет, а монетку потом бросим. Что время терять?

Три недели подряд Джейку не везло, но он не собирался терпеть насмешки и свирепо посмотрел на веселящихся друзей. Он хотел показать, что лауреат государственной премии в области журналистики — престижнейшей премии имени Джозефа Пулитцера — достоин большего уважения. Увы, хотя в городе Джейк Вудс славился резким тоном статей и железной принципиальностью, в жизни ему не хватало уверенности в себе. Как только рабочая неделя подходила к концу, он расслаблялся до безобразия. Вот и теперь он стоял перед аккуратным и подтянутым Доком в рваных тапочках, лохматый, с двухдневной щетиной и тщетно старался придать своему