Старец Иосиф Исихаст - Полное собрание творений

частности, его отеческая любовь воспитывала меня так, что, наверное, некоторым, если бы они услышали, это показалось бы невероятным. Например, за двенадцать лет, которые мы прожили вместе, всего лишь несколько раз я услышал свое имя из его уст. Чтобы обратиться ко мне или меня позвать, он использовал всевозможные бранные слова и все соответствующие эпитеты. Но сколько любви было в этих искусных колкостях, какая святая цель стояла за этой бранью! И как благодарна сейчас моя душа за эти «хирургические» вмешательства его чистейшего языка!

Мы пробыли в пустыне довольно долго. Но из-за различных напастей почти все заболели. Старец получил в молитве извещение, что нам нужно спуститься пониже, что и было сделано. Там климат был помягче, труды поумеренней, и мы все поправились. За исключением Старца — он болел всю свою жизнь. Может быть, от поста, может быть, от трудов бдения, от молитвы до пота или же от бесовского действия. Во всяком случае, от всего этого он весь превратился в одну сплошную рану.

Однажды я спросил его:

   —  Старче, почему и сейчас, после такого изнурения, вы так строго поститесь?

И он мне ответил:

   —  Сейчас, дитя мое, я пощусь, чтобы наш благой Бог дал вам Свою благодать.

Но, несмотря на его телесные болезни и страдания, он ощущал в себе такую благодать и душевное блаженство, что, затрудняясь их описать, говорил: «Я чувствую, будто у меня в душе рай».

Наконец пришло время его отшествия. Смерти он ожидал всю свою жизнь, ибо пребывание его здесь было для него подвигом, трудом и болью. Его душа жаждала упокоения, и тело тоже. Несмотря на то что с самого начала он привил нам твердую память смерти, мы были под очень сильным впечатлением от того, как он свыкся со страшнейшим таинством смерти. Казалось, что он готовится к торжеству, настолько совесть извещала его о Божественной милости. Однако в последние дни он снова стал плакать больше обычного. Отец Арсений говорил, чтобы его утешить:

   —  Старче, ты столько трудился, столько молился всю свою жизнь, столько плакал... И опять плачешь?

Старец посмотрел на него и вздохнул:

   —  Ах, отец Арсений, правда то, что ты сказал, но ведь я — человек. Разве я знаю, было ли угодно моему Богу то, что я сделал? Он ведь Бог и судит не так, как мы, люди. И разве мы еще вернемся сюда, чтобы поплакать? Что успеет сейчас каждый из нас, то и будет. Насколько будет скорбеть и плакать, настолько будет утешен.

Любовь его ко Пресвятой Богородице невозможно описать. Как только он упоминал Ее имя, его глаза наполнялись слезами. Он давно просил Ее, чтобы Она забрала его отдохнуть. И Всецарица услышала его. Она известила его за месяц до его ухода. Тогда Старец позвал меня и указал, что нам нужно приготовить. Мы стали ждать.

Накануне его преставления, 14 августа 1959 года, Старца посетил господин Схинас^[9] из Волоса. Они были близко знакомы.

   —  Как поживаете, Старче? — спросил его Схинас. — Как ваше здоровье?

   —  Завтра, Сотирис, отправляюсь на вечную родину. Когда услышишь колокола, помянешь мое слово.

Вечером на всенощном бдении в честь Успения Пресвятой Богородицы Старец пел, сколько хватало сил, вместе с отцами. На Божественной литургии во время причащения Пречистых Таин он сказал: «Напутие живота вечнаго».

Наступил рассвет 15 августа. Старец сидел в своем мученическом креслице во дворе нашего исихастирия, ожидая своего часа. Он был уверен в извещении, которое ему дала Пресвятая Богородица, но, видя, что время идет и солнце восходит, начинал чувствовать что-то вроде огорчения, что-то вроде беспокойства от задержки. Это было последнее посещение лукавого. Старец позвал меня и сказал:

   —  Дитя мое, почему Бог медлит и не забирает меня? Солнце восходит, а я еще здесь!

Видя, как Старец печалится и уже почти не может терпеть, я осмелился сказать ему:

   —  Старче, не огорчайтесь, сейчас мы начнем читать молитву, и вы уйдете.

Слезы у него прекратились. Отцы взялись каждый за свои четки и начали усиленно молиться. Не прошло и четверти часа, как он мне сказал:

   —  Позови отцов, пусть положат поклон, ибо я ухожу.

Мы поклонились ему в последний раз. Вскоре после этого

он поднял свои глаза и упорно вглядывался ввысь около двух минут. Затем повернулся и, исполненный трезвения и невыразимого душевного восторга, сказал нам:

   —  Всё закончилось, иду, ухожу, благословите!

И с этими словами приподнял голову вправо, --">