Эрих Церен - Библейские холмы

читателя более яркое и целостное впечатление, чем раздел о письме древнего Египта. Излагаемая Цереном классификация египетского письма, очевидно, нуждается в некоторых уточнениях и во всяком случае в дополнительных пояснениях.

Итак, Церен умеет заинтересовать своим материалом. Он пишет историю науки на одном из очень важных и интересных участков ее многогранной деятельности. А наука — это и люди науки. Церен это хорошо понимает. В его повествовании биографии ученых и их достижения, двигавшие науку вперед, органически сплетаются. Перед глазами читателей проходит длинная галерея портретов. Начинается она с биографий людей, которые никогда не бывали на Ближнем Востоке, но которых тем не менее с полным правом можно назвать прямыми родоначальниками целой плеяды последующих исследователей этой территории, наиболее богатой на земном шаре памятниками глубокой древности.

Действительно, если бы Винкельман и Цоэга не внесли своих коррективов в существовавшие до них представления о давно канувших в Лету эпохах, в самое восприятие и понимание этих эпох, если бы Вильям Джоунз и Шлегель не углубились в изучение санскрита, огромный интерес последующих поколений ученых к истории и памятникам великих древних цивилизаций не имел бы под собою достаточно твердой и глубокой почвы.

Те, кто оставил после себя заметный след в истории археологии, при всех своих индивидуальных особенностях и различии судеб обладают одной общей чертой: огромным, самозабвенным интересом к своей профессии, к своим научным поискам и исследованиям. «Редко можно встретить профессию, — пишет Церен, — более безрадостную, чем профессия полевого археолога, работающего в пустыне, среди диких скал, в полной удаленности от всякой цивилизации, в тяжелых климатических условиях». «Многие из них, — продолжает он далее, — неизлечимо больными покидали страну, в которой они рассчитывали найти славу… Непривычные к тяжелому тропическому климату возвращались одни из них на Запад, измученные малярией и болотной лихорадкой. Другие встречали смерть вдали от родины и семьи, в чужой стране…», но «они продолжают работать, как будто условия их труда — нечто само собой разумеющееся. Ибо для них во всем мире не существует более интересной профессии, чем избранная ими».

Целый ряд приводимых в книге Церена фактов, почерпнутых из биографий многих археологов-исследователей, подтверждает эту характеристику.

А упорство в достижении поставленных целей!

Восемнадцать лет своей жизни посвятил Роберт Кольдевей вавилонским курганам. Ему не везло. Только ценой исключительного напряжения сил Кольдевею удалось в конце концов преодолеть огромные трудности и добиться успеха. Восемь лет безрезультатно искал и Говард Картер знаменитую гробницу Тутанхамона. В «Библейских холмах» мы найдем много подобных примеров упорного и самоотверженного труда археологов.

Поучительны и интересны эти примеры. Не только для истории археологии, но и для истории науки вообще. Потому что в истории всех отраслей научного творчества можно легко найти такие же примеры самоотверженного труда. Именно на этой основе был заложен фундамент и возведено грандиозное здание современной науки, в котором по праву заняла свое место археология. То, что написал Э. Церен об ученых-археологах, таким образом, выводит нас за пределы его «библейских холмов».

Но вот странное дело! Почему в этом перечне славных имен у Церена отсутствуют имена русских и советских ученых? Разве не внесли они вклада в общее дело? Разве не трудились они на археологических нивах того же Египта; в частности, в самые последние годы на тех территориях, которые частично залиты водами Нила? Разве не принимали русские, советские ученые непосредственного и активного участия в международных конгрессах востоковедов? Об этом следящий за литературой Церен, конечно, не мог не знать.

На страницах «Библейских холмов» читаем: «Русские ученые взялись за исследование своего родного края». Из контекста вытекает, что произошло это в 20-х годах XX века и что, следовательно, до этого они таким полезным и важным делом, как археологическое изучение собственной территории, вовсе не занимались.

И это все! Все, потому что единственное у Церена упоминание русского имени в счет идти не может, ибо звучит оно следующим образом: «В Дура-Европос на Евфрате, севернее Каркемиша, в течение многих лет копали англичане, потом --">