Марина Дмитриевна Литвинова - Оправдание Шекспира

последовательно описать события любой жизни – на протяжении десятилетий, то иначе как гротеском полученное описание не назовешь. И, наверное, чем крупнее личность, тем более напоминает гротеск ее или его жизнь.

Как же написать биографию на фоне событий давно ушедшей эпохи, увязать их, чтобы не утратить этого свойства бытия – гротеска жизни, сохранив не только фактическую достоверность, но и убедительность, несмотря на то, что события происходили, казалось бы, вразрез с логикой, со здравым смыслом, по сценарию психопатолога, и вместе не нарушить высшей истинности космических гармоний? Эта книга, надеюсь, и будет попыткой такого рода исторического повествования. Очень бы хотелось.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ УСТАНОВКИ

В работе помогают несколько твердых психологических установок. Остановлюсь на трех. Во-первых, книга эта пишется после многолетнего исследования, в результате которого и сложилась концепция, и я буду изо всех сил противиться собственным неуверенным интонациям: концепция новая, и я сама еще не совсем в нее вжилась. На этом этапе она для меня – аксиома. Я убеждена, что в общих очертаниях она, верно, отражает былую жизнь.

Суть концепции в двух словах: «Шекспир», «Потрясающий копьем» (эпитет, широко употреблявшийся в то время, восходящий к прозвищу древнегреческой богини мудрости Афины Паллады), – псевдоним двух великих англичан: ученого мудреца Френсиса Бэкона и гениального поэта, путешественника, бытописателя, математика, астронома, охотника, теннисиста и пр. Роджера Мэннерса, пятого графа Ратленда, которые вместе и создали величайшее явление человеческого духа «Уильяма Шекспира».

Во-вторых, веря, что двадцать первое столетие будет веком, где правит психология, я стою на том, что психологическая достоверность важнее документального свидетельства. В документ может вкрасться ошибка; его можно подделать; утраченный, он может образовать лакуну, не замеченную следующими поколениями, что приведет их к ложному выводу. Тогда как в поведении человека, даже если он тщательно маскирует себя, в его поступках, взглядах, отношении к людям, животным, вещам, событиям, ходу истории, непременно проявится его психическая сущность, особый склад характера, души, язык, и все это, конечно, скажется на его сочинениях.

Творчество гениальных писателей делает иногда крутой поворот, отражающий перемену мировосприятия. Перемена может иметь разный характер, но она столь, же быстра и очевидна, как мгновенно поразившая седина. И тогда надо искать ее причину, тот водораздел, который отделяет один жизненный этап от другого. У Достоевского это эшафот и отмененная в последнюю минуту смертная казнь. У Пушкина – восстание декабристов, гибель и каторжные работы друзей. У Толстого первой половины творческой жизни – Крымская война. Толстой подметил это влияние внешних трагических обстоятельств на характер и судьбу человека, создавая образ Пьера Безухова. Пожар Москвы, встреча с Наполеоном произвели в душе Пьера переворот – строго в рамках его особого психического склада. После войны это тот же Пьер – и уже совсем не тот.

Так и писатель, после внутреннего перелома он все равно остается самим собой. Внутренний его стержень может скрутиться, получить вмятины, выбоины, но металл всегда остается тот же.

С подобным крутым поворотом мы сталкиваемся и в творчестве Шекспира. Все шекспироведы согласны: да, было что-то в его жизни, что на сто восемьдесят градусов повернуло строй его души. Сравните «Двенадцатую ночь» и хотя бы «Макбета». Инструмент один, а мелодия иная, если к «Макбету» применимо слово «мелодия». Комедия, которая вот уже четыре века веселит людей, и кровавая трагедия, поныне леденящая душу. Тщетно пытаются шекспироведы отыскать в жизни Шакспера роковой рубеж, который так резко изменил мировосприятие поэта. (Стратфордского претендента будем называть в соответствии с установившейся традицией «Шакспер», английская транскрипция – «Shakspere».) Не случалось с Шакспером происшествий, до основания потрясающих психику человека, – доказано документально. Отсутствие душевного потрясения, подобного смерчу, лучше любого документа свидетельствует против Стратфордца, ни сном, ни духом не повинного в навязанной ему роли «Шекспира».

Значит, надо обратиться к истории: не было ли в самом начале нового XVII века в Англии драматического события, способного вызвать такое --">