Наталья Константиновна Бонецкая - Феномен Евгении Герцык на фоне эпохи

Наталья Бонецкая Феномен Евгении Герцык на фоне эпохи

©biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© И. К. Бонецкая, 2012

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

От автора

Евгения Казимировна Герцык (1878, г. Александров – 1944, деревня Зеленая Степь Курской области) не принадлежит к числу плодовитых писателей Серебряного века. Ее имя всплыло – для нас из забвения в 1970-е гг. благодаря выходу в свет в парижском издательстве YMCA-Press ее фактически единственного крупного, книжного объема, сочинения – интереснейших «Воспоминаний», состоящих в значительной их части из точных и живых портретов духовных лидеров той эпохи – друзей и собеседников автора. Тогда, в 1974–1975 гг., ищущая молодежь в России уже напряженно всматривалась в то, что происходило в русской культуре в начале XX в., – всматривалась через пропасть советского духовного безвременья, через плотную завесу тумана официальной идеологии. Сейчас, с уже более чем тридцатилетней дистанции, можно сказать, что мы в 1970-е гг. бессознательно пытались восстановить утраченную духовную традицию, построить мост через пропасть, найти точку отсчета, чтобы двигаться дальше. Но тогда нами руководил просто страстный юношеский интерес, воля к истине, уж никак не обретавшая для себя пищи в марксистских догматах, вдалбливаемых в наши головы в школе, университете, аспирантуре… Ныне приходится слышать, что в эпоху тоталитарной советчины у народа были отняты все источники духовного знания, забиты все окна и законопачены щели в сферу духа, – это, конечно, не так. По всей стране действовали православные (и не только) храмы, которые зачастую, при наличии достойных пастырей, становились центрами духовного просвещения. У нас же, столичной молодежи, в 1970—1980-е гг. были в принципе прекрасные возможности для самообразования, – тот, кто хотел и был призван к тому, ими пользовался. В нашем распоряжении были фонды центральных библиотек, куда совсем не сложно было получить доступ; затем частные книжные собрания, сохранившиеся с дореволюционных времен и открывавшиеся для ищущих, – наконец, неоценимая помощь с Запада: имкапрессовские издания, книги брюссельской «Жизни с Богом», печатная продукция карловчан и различных русских издательств в США. Все эти тома и брошюры, провозимые, например, в чемоданах иностранных аспирантов и стажеров АН через таможенный контроль (с немалым риском для этих энтузиастов) и попадавшие в наши руки, прочитывались залпом от корки до корки и передавались ближнему. И мало-помалу благодаря такому чтению (постепенно делавшемуся систематическим) и подробнейшему конспектированию в наши души вкоренялись такие мысли и чувства – живые платоновские идеи, – которые воспринимались нами как наше собственное достояние, когда-то напрочь забытое, а теперь заново открываемое как дуновение самой Истины. В наших сердцах теперь постоянно обитали те, кто донес до нас эти идеи: Флоренский, Бердяев, Шестов, Булгаков. Вяч. Иванов; позже придет и переоценка, и порой весьма резкая критика их воззрений, – но поначалу эти лики составили что-то вроде иконостаса нашего внутреннего храма. И когда, кажется, в спецхране Ленинки, я прочитала «Воспоминания» Евгении Герцык издания 1973 г., облик этой прекрасной девушки пополнил пантеон русской мысли Серебряного века, постепенно воздвигавшийся в моем сознании.

Шестов, Иванов, Булгаков, Бердяев как живые вставали со страниц книги Е. Герцык – в точнейшей детали портрета, в метко схваченном характерном жесте, в словесной реплике, выражавшей само существо их мировоззрения, – во всех этих личностных приметах, то ли пронесенных в памяти через вереницу страшных лет, то ли воспроизведенных писательским воображением на основании опыта прошлого… Разве не нужна конгениальность, близость дарования – и даже некое превосходство, чтобы так писать о великих? Но мемуарный жанр все-таки не требует умения передать свой бытийственный опыт на языке отвлеченных категорий, что --">