Федор Евгеньевич Корш - Римская элегия и романтизм

Гейне (Die Heimkehr XXXIV):
И все так холодно и вяло,
Так бестолково все кругом!
Не будь любви у нас хоть мало,
Опоры не было б ни в чем.
Зато, когда удается им найти предполагаемое воплощение идеала, прирожденное им идеалистическое настроение напрягается до того, что не только они сами, но и весь мир им кажется преображенным к лучшему. Это радостное настроение изображено несколько наивно, но наглядно тем же Бернардом Вентадорнским:
В сердце луч запал мне ясный —
Все кругом светлеет.
Вот цветы — лазурный, красный,
Хоть морозом веет;
Но сильней порой ненастной
Мне судьба радеет
Так как с песней сладкогласной
И успех мой зреет.
От сердца полноты
Мне светлые мечты
Кажут зелень и цветы
Там, где снег белеет103
[С. 105]
И относительно себя романтики в этом случае не ошибаются: тут-то они и достигают, доступной им нравственной и нередко умственной высоты104. Этот подъем духа часто наблюдается у влюбленных, но он зависит не от любви самой по себе: такое настроение развивается в человеке тем сильнее, чем более он способен чувствовать (не только мыслить) себя лишь частью мироздания, почему и вообще сквозь частное ему представляется общее: иначе и любимое им существо не
[С. 106]
могло бы напоминать ему идеала. А кто собственную достолюбезную особу ставит средоточием всего сущего, того любовь не поднимет над самим собой, независимо от действительной ценности идеализированного им человека, но еще опустит до уровня предмета его нежности, если последний ниже своего обожателя, и душевное состояние такого влюбленного выразится не восторженностью, которая захватывает и окружающих, а приторной сентиментальностью, жалкой и докучной, да еще вдобавок основанной отчасти на бессознательном, а иногда и сознательном подражании проявлениям романтического чувства. Сентиментальность и есть по большей части нечто иное, как романтизм внешний, формальный, почему в ней неизбежно слышится фальшивая нота. Само собою разумеется, что между идеализмом и романтизмом, и между романтизмом и сентиментальностью есть много посредствующих звеньев, что легко проследить и на живых людях и в литературе, где есть представители романтизма идеалистического и романтизма сентиментального. Так же разнообразны комбинации романтизма и с любовью чувственной, весьма обыкновенной, если не господствующей, в рыцарском быту, одной из основ которого мы привыкли считать культ женщины. Судя по тогдашней поэзии — а где же искать верного выражения чувств, как не в поэзии? — этот культ соответствовало нашим представлениям о нем далеко не всегда. Прежде всего его предметом были только чужие жены, а к своим рыцари относились безо всякого поклонения. Что касается других женщин, то трубадуры позволяют себе иногда совсем непочтительные отзывы о них, не чуждаясь даже цинических мыслей, как в тенцоне Петра Дурана (между мужем и женой), и неприличных
[С. 107]
изобличений с именами, как в романе Гилема из Пуатье об Агнессе и Эрмессене, женах Гварина и Бернарда, и об их рыжем коте. Доставалось от певцев и дамам их сердца в случае измены105 или холодности в ответ на ухаживанье, против которой Рамбальд Оранжский считает полезными угрозы и даже удар кулаком в нос (в песне «Assatz sai d’ amor»). Да и относительно этих дам мало рыцарей оказывалось Тогенбургами. Если Гете прав, что 
Истинна та лишь любовь, что пребудет всегда себе равной,
Все ли дозволим мы ей или откажем во всем,106
истинной любви не было и у рыцарей: как Итальянцы говорят теперь: «любить и не быть любиму — потерянное время»,107 так и Бернард Вентадорнский находит, что
Мольбы вотще — лишь праздная досада.108
Так смотрят на дело не один пылкие Романцы, но напр., и более хладнокровный и терпеливый Вальтер фон дер Фогельвейде определяет любовь приблизительно так:
Там любовь, где счастье нам;
Где лишь горе, там нейдет любви названье:
Уж не знаю, что за имя ей я дам.109
[С. 108]
Не менее колебаний романтизма между идеализмом и  сентиментальностью замечается и в Персиb,  у суфиев, славящих Бога под видом возлюбленной или возлюбленного (что трудно различить вследствие отсутствия родов в персидском языке): и здесь поэты то восходят через действительность до первоисточника своего вдохновения, то увлекаются проявлениями Божества в действительности, уже без внимания к основе их ценности, и, применяя к созданию формы выражения любви, возникшие на почве почитания Создателя, впадают в --">