Леонид Савельевич Липавский - Исследование ужаса (второе издание)

свои
последние пьесы по расписанию. И к чему нам увеличивать труды официантов?
— Конечно, вы правы, — сказал молодой
человек. — Что касается нас, то мы изучаем оперения.
Мы пытаемся понять тот голос, которым свободно
и ясно говорит природа. Она говорит травой и листьями: да, я существую как одна волна. Она говорит
или поет желтым цветом: я — срез, я — пластинка.
Сейчас мы удивляемся тому, что значат задние голубые крылья бабочки пятнистой совки.
Мы составляем как бы маленький словарик,
изучаем лица и выражения лиц всех вещей. Итак,
желаю вам счастья.
— Вы думаете, я ничего не помню, — продол­
жал маленький грек. — Нет, я помню всё. Когда я хоронил жену, был сильный ветер. Я шел всю дорогу без
шапки, как дурак.
Четвертый собеседник:
— Пусть вас не омрачают эти страшные воспоминания. Горе, которого вы не сумели пережить
своевременно, отравляет теперь каждый ваш день.
Но я даю вам слово: нас всех ждет необычайная
радость, на которую мы даже не можем рассчитывать.

14

— Счастье — это свеклосахаренные заводы, —
сказал один. — Плантации распространяются до самого неба и заходят в него.
— Счастье — полет с трапеции на трапе­
цию, — сказал другой. — Когда вы не чувствуете тяже­
сти, для вас перестает существовать скорость и вы
плывете в сияющем пространстве как морская звезда.
— Счастье — в парусной лодке, — сказал
третий. — Она не чувствует движения. Вам кажется,
вы плывете по морю. Я не уверен, не плывете ли вы
по времени. Желтая полоска заката протянулась
невдалеке и кажется легко достижимой.
— Всё это осуществимо, — сказал чемпион. —
Когда маленький грек разбогатеет, он купит себе свеклосахаренные заводы с плантациями до самого горизонта и парусную лодку: а под куполом своей комнаты устроит трапеции. Тогда он будет знать всё это
точнее. Мы, конечно, составляем маленький словарик
и, кажется, приближаемся к узлу. Во всяком случае,
счастье в сыпучих и зыбких средах. Говорят, когда
у муравьев большой праздник, они взбираются на крутую песчаную горку и скатываются с нее. И почему
собака в восторге переворачивается на спину и машет
в воздухе всеми четырьмя? Я думаю, что это неплохая
коммерческая идея — устроить сеновалы при курорте.
Во всяком случае, ресторан отличается от столовой —
чем? Головокружением.
— Как превосходно здесь в ресторане. Официанты, серьезные как ангелы, возникают здесь и там
между столами. Женщины с лицами цветов склони­
лись над раструбами бокалов. А там в полукруге поме­щается звуковое солнце. Оно пульсирует как настоя­

15

щее солнце. Здесь, как ночью в заливе, много различ­
ных источников света. Здесь больше запахов, чем
в тропическом лесу. Все едят как неторопливые победители, как ученые. Здесь жидкости, резина и стекло.
Здесь отражения, стремнина и вращение, разнообразие пространства.
Рыба не знает, что она движется, когда работает плавниками. Она думает, она загребает назад
океан. Или — думает она — я меняю плавниками
вид океана. Оркестранты считают, что они управля­­ют игрой. Это неверно. Время проходит через их
инструменты, через струны и пустоты труб, бронхи
и пальцы. Глядите, они покачиваются, они приплясывают. Время проходит жалобно и весело сквозь все
сопротивления. Иногда раздаются гудки. Ведь близко
железнодорожная линия. Но когда мы умрем, мы
очутимся все на вокзале, и он будет совсем не так непохож на обыкновенный. Что же нас ждет дальше?
Невероятный расцвет или всё то же самое? Мы превратимся в число, в подводных птиц, морские течения? Что ждет нас дальше, спрашиваю я вас. Печь или
сад? Или мы будем ходить по посыпанной песком
дорожке и чертить на ней все мировые истории,
не обращая внимания на ветер?
— Я всегда любил стихотворения, — сказал
капитан и заволок дымом компанию. — Когда я был
ребенком, я однажды ехал на извозчике. Пролетка
поравнялась с трамваем и не могла его перегнать,
не могла отстать. Какой-то восторг овладел мной.
Мне казалось, это будет продолжаться бесконечно.
Мне казалось, весь город со всеми церквами и мостами помещается у меня на круглой ладошке. Я думаю,

16

это сродни известному чувству уже виденного, ложному воспоминанию.
— Это сродни всему, — сказал чемпион, —
и воспоминанию, и тропическому чувству, и резиновым перчаткам и многому другому.
— Я же любил стихотворения, — продолжал
чемпион. — Когда я был --">