Алексей Николаевич Фомин - Спасти империю!

Алексей Фомин Спасти империю!

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)

* * *

I

Занятно все-таки устроена психика человеческая. Скорее даже не просто психика, а вся психоэмоциональная сфера в целом. Ведь частенько бывает так, что сознание диктует человеку одно, подсознание шепчет ему о втором, а инстинкты просто вопят о третьем. И на все это накладывается целая гамма чувств и эмоций, испытываемых человеком во время этого дичайшего душевного раздрая.

Еще несколько минут назад, засыпая на пухлых царских перинах, Валентин чувствовал себя отпускником-курортником, отправляющимся к теплому морю, чтобы понежить себя любимого сладчайшим бездельем после тяжких трудов и не самых простых испытаний. Но стоило ему проснуться в лобовской лаборатории и вкратце доложить о результатах своего полета, как его мозг принялась терзать отвратительная, но оттого не перестающая быть справедливой, мыслишка: «Скорее, скорее! Время здесь и время там – это примерно один к десяти. Я должен успеть вернуться в шестнадцатый век, пока этот чудик Михайла Митряев еще спит сладким сном. Не то он мне там таких дел наворотит…»

А вот этого никак нельзя было допустить. Ведь первый день в Александровской слободе сложился как нельзя лучше. Все, что Валентин планировал вместе со своими друзьями, удалось претворить в жизнь на «пять» с плюсом. И результат не замедлил сказаться – дружеское расположение молодого царя, считай, завоевано, да и всесильный регент, царский дядька Никита Романович, отнесся к гостям весьма благосклонно. Царские дружки, сопляки избалованные, восприняли, правда, Валентина в штыки, но это ерунда. Чувствуют пацаны, что их мягко, вежливо, но настойчиво взялись оттирать от царя, вот и злобятся.

Но Валентина они беспокоили меньше всего. Да, они здесь внешний антураж создают. Все эти дикие выходки и проделки, шокирующие добропорядочных бояр и пугающие попов, – их извращенного ума и шаловливых ручек дело. Но погоду здесь делают не они. Есть в слободе люди посерьезнее. И пострашнее. Об этом Валентин догадывался еще в Ярославле, а первые часы пребывания в Александровской слободе лишь утвердили его в этом мнении.

Знакомство с царевичем Иваном Ивановичем и вручение ему подарков прошло на «ура». Новый знакомец так приглянулся тринадцатилетнему Ивану, что он даже распорядился выделить в своем дворце покои для посланцев земства. Продолжиться знакомство с обитателями слободы и порядками, в ней царящими, должно было на пиру, на который Валентин и его друзья получили самоличное царское приглашение. Земцы едва успели расположиться на новом месте и обменяться первыми впечатлениями от увиденного (Валентин, правда, вместе с парой мастеровых еще успел поглядеть на зал, где обычно проходят пиры царские. Мастеровые кое-что обмерили, прикинули и пошли готовиться), как появился служка с уведомлением о том, что царь велит всем собраться в пиршественном зале. Вместе с приглашением он вручил каждому из приглашенных земцев черную монашескую рясу.

О царских пирах в Ярославле говорили разное. И Валентин постарался собрать все эти слухи, сплести воедино и тщательно проанализировать их. Рассказывали о чудовищном пьянстве, о непотребных плясках с распутными девками, а также об издевательствах над земцами, тем или иным образом оказавшимися за пиршественным столом. Поначалу шутили хоть и грубо, но без членовредительства. Если же земец, избранный мишенью для идиотских шуток царского окружения, вместо того чтобы покорно стать всеобщим посмешищем, вдруг начинал сопротивляться, а паче того, еще и пытался пристыдить охальников, то заканчивалось это плохо. Могли и в загородку к медведю пихнуть, а то и просто, без затей, кинжал под ребро сунуть.

В этих слухах, в частности, упоминалось и о том, что на пир царевы люди сходились одинаково одетыми – в монашеские рясы. Это у них символизирует принадлежность к единому духовному братству, ну и смирение якобы. Уже на пиру рясы сбрасывались, и гульба после --">