Александр Иванович Машков (Baboon) - Вилька и Мишка в тылу врага

портянку. Мне тоже захотелось вытереться в местах, где прикасался этот человек.

-Что смотришь? Приказ у нас такой. Особист, зверь. Скоро познакомишься.

-Зачем нас к особисту? – удивился я, - мы же пионеры.

-А где же ваши галстуки?

-В чемоданах были, - ответил Мишка, - вместе с формой. Разбомбили нас, мы всё потеряли.

-Так уж и разбомбили? Делать больше немцу нечего, как пацанов бомбить!

-Посмотри, дядя, у Вильки кровь из ушей шла.

«Дядя», парень лет двадцати, подошёл, посмотрел.

-Да, похоже, контузия у тебя, брат, - сочувственно проговорил он. - Ладно, опустите руки, пойдём до штаба. Сдам тебя, кому положено, да вернусь.

-Зачем нас сдавать? – спросил я.

-А что с вами делать? – удивился парень, - не бросать же, да и шли вы со стороны фронта.

-Оттуда все идут, - нахмурился я, вспомнив трупы детей и взрослых, - только не все доходят.

-Это точно, - согласился парень, - доходят не все.

Парень привёл нас к дому с красным флагом, наверно, сельсовет здесь был.

На крыльце, с винтовкой в руках, стоял красноармеец.

-Севостьянов! – позвал наш сопровождающий, - Гнилова позови.

Через некоторое время, перекрикиваясь с дневальным, дозвались некого Гнилова.

Неспешной походкой вышел мужчина в фуражке с малиновым околышем, зелёной гимнастёрке с большими петлицами, в которых красовались ромбы, синих галифе и с папироской в зубах.

Привалившись плечом к столбику на крыльце, лениво посмотрел на нас:

-Ну и зачем вызывал?

-Вот, по вашему приказу задержал, шли от линии фронта. Может, шпионы.

-Шпионы, говоришь? Расстрелять!

У меня в голове гудело, я ещё туго понимал, что происходит, поэтому встретил приказ о расстреле довольно спокойно: всё же только что вылез из могилы.

Мишка же побледнел и уставился на мужчину в синих галифе, думая, что это шутка.

-Что стоишь, Махаев? Приказ не слышал? – спросил мужчина.

-Так, это, товарищ комиссар, это же пацаны!

-Приказы не обсуждаются, а выполняются, слышал такое? – лениво процедил Гнилов, - Бери хлопчиков, и за околицу, там ещё не закопали яму?

Махаев козырнул и велел нам идти вперёд.

И тут Мишка не выдержал:

-Товарищ комиссар! Я - то тут причём? Это Вилька немец, а я еврей! Меня нельзя расстреливать! – и мой друг упал на колени. Наверно, ноги не держали. У меня самого ноги гудели за день пешего хода, да и голова болела.

-Вот видишь, Махаев, как надо? – гордо воскликнул Гнилов, - раз, и выявили врага!

Вот он, момент истины!

Что-то мне показалось знакомым в этом всём, но мешал шум в голове.

-Этого накормить, - показал комиссар на Мишку, - а этого ко мне, - Гнилов повернулся и пошёл в помещение сельсовета.

Меня ввели в прохладный коридор, затем, постучавшись, ввели в кабинет.

В кабинете стоял большой двухтумбовый стол, крытый зелёным сукном, за столом расположился Гнилов, над ним висел портрет Сталина.

Портрет меня заинтересовал. Я давно не видел таких портретов, силился что-то вспомнить, и не мог. Что в портрете было не так?

-Что уставился? Прикидываешь, как сюда повесишь портрет Гитлера? – усмехнулся Гнилов.

-Чево? – не понял я.

-Брось придуриваться, садись на стул.

Я присел на стул, и красноармеец вышел.

-Фамилия, имя, отчество.

Я подумал, честно вспоминая, кто я есть.

-Не помню, - честно сказал я, - Мишка меня Вилькой дразнил.

-Вилька? Вильгельм, значит? – я пожал плечами:

-Может, и Вильгельм. Только меня оглушило, говорите громче, я под бомбёжку попал, засыпало землёй, меня Мишка откопал.

-Хороший у тебя дружок. Там откопал, здесь сдал.

-Кому же хочется под пули? – заступился я за друга.

-Это верно. Сам погибай, а товарища выручай. Немец, значит? – и он что - то спросил, наверно, по-немецки.

-Чево? – опять спросил я.

-Не чевокай, а отвечай, когда тебя спрашивают! – прихлопнул рукой комиссар.

-Так я по-немецки знаю только «хонде хох» и «Гитлер капут» - удивился я.