Олег Николаевич Верещагин - Я иду искать… Книга вторая: За други своя!

- Не отчаивайся. Мальчишкам всегда почему-то казалось, что ничего такого… героического им уже не достанется.

— А потом?

— Что потом?

— Ну… им всегда доставалось?

— Доставалось. Всегда. И ещё как!..

С.Павлов. Лунная радуга.

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ:

— ЖЕЛЬКО РАЖНЯТОВИЧА ПО ПРОЗВИЩУ «ОРКАН»;

— СИМО ДРЛЯКА;

— ЭРНЕСТО «ЧЕ» ГЕВАРЫ;

— ПЕТРА МАШЕРОВА;

— ГЕНЕРАЛА ДЕ ВЕТА;

— ИВАНА ТУРЧАНИНОВА;

— ЛОРДА ДЖОРДЖА НОЭЛЯ ГОРДОНА БАЙРОНА;

И СОТЕН ДРУГИХ, СЧИТАВШИЙХ, ЧТО ЧУЖОГО ГОРЯ НЕ БЫВАЕТ, А СВОБОДА И ВЕРА СТОЯТ ТОГО, ЧТОБЫ ЗА НИХ ДРАТЬСЯ —

С БЛАГОДАРНОСТЬЮ И

ВОСХИЩЕНИЕМ

ПОСВЯЩАЕТ АВТОР

ЭТУ КНИГУ.

Олег Верещагин Я иду искать… Книга вторая. ЗА ДРУГИ СВОЯ!

Я бояться отвык голубого клинка,

И стрелы с тетивы — за четыре шага.

Я боюсь одного — умереть до прыжка,

Не услышав, как лопнет хребет у врага…

М.Семёнова. Волкодав.

* * *

Утро выдалось солнечным и безветренным. Было холодно, и над людьми, собравшимися в крепостном дворе, взлетали облачка пара.

Тишина царила здесь. Слезы и просьбы, если и были, остались дома. Даже маленькие дети вели себя тихо и незаметно.

В главных дверях башни стоял, держа в руке зачехленный стяг племени, старый князь Крук. Плечом к плечу с ним замер Гоймир Лискович, его внук, водитель молодежи Рысей. Крук смотрел прямо перед собой, но у тех, кто встречался с ним взглядом, создавалось впечатление, что старик ничего не видит.

Прямо перед башней, в центре двора, застыли квадратом двести парней 13 — 16 весен — цвет и будущее племени. На каждом — плащ. У каждого — оружие и крошно. Многие в кольчугах и шлемах.

Олег Марычев стоял вместе со всеми…

…ВОТ И ПРИШЕЛ ЧАС — ОПРАВДЫВАТЬ ХЛЕБ-СОЛЬ!

Уже тихо завыла с некрасивым лицом и бросилась опрометью прочь Бранка. Уже с полчаса Олег слонялся по своей комнате-горнице, хватаясь то за одно, то за другое. Уже шумел весь город. А за ним все еще не шли, и только эта мысль билась в мозгу, пульсировала:

ВОТ И ПРИШЕЛ ЧАС — ОПРАВДЫВАТЬ ХЛЕБ-СОЛЬ!

Нельзя сказать, что эта мысль Олега воодушевила и в нем запели боевые трубы. Нельзя сказать, что его охватила гордость, смешанная с желанием бежать в ближайший военкомат (с радостью побежал бы — только дорогу укажите!!!) и записываться в народное ополчение. Скорее уж Олег испытывал сосущий, дурнотный, обреченный ужас. Обреченный — потому что отлично себя знал. И знал, что СДЕЛАЕТ этот шаг. НЕ СМОЖЕТ не сделать, ПРОСТО НЕ СМОЖЕТ. Но в то же время он обладал достаточно развитым воображением, чтобы представить себе возможные последствия этого шага. Сейчас ему больше, чем когда бы то ни было, хотелось домой, где никто не потребует от четырнадцатилетнего подростка пойти и погибнуть на войне. Правда, и здесь пока никто не требует вроде бы — и мысль о том, что его могут списать, как ГОСТЯ вырастала до размеров, превосходивших страх, заставляла хвататься за оружие…

Йерикке, который вошел в горницу, Олег чуть не бросился на шею. Рыжий горец был зол, деловит и быстр.

— Собирайся, — сказал он, поглядывая в окно, ~ уезжаешь сейчас же. Два надежных человека тебя проводят. Бранку, если уговоришь — бери с собой.

На миг вспыхнула в Олеге сумасшедшая радость — вот все и разрешилось! Само! Можно сделать печальное лицо — и прочь, прочь, прочь от надвигающегося. Мол, так уж приходится, не моя воля…И Бранку…

"Бери с собой", он сказал?!

Значит — все. СОВСЕМ все.

— Автомат только оставь, — Йерикка посмотрел на Олега. — И к нему все. Наган не прошу, и… меч тоже.

Вот сейчас он кивнет. Надо кивнуть, надо…

…А совесть — это просто голоса мертвых…

…А Бранку он просто любит…

…А книжка со стихами деда — на столе…

…А кто-то говорит его голосом:

— Нет, Эрик, не уеду я никуда.

— Уедешь, — ровно ответил Йерикка. И Олег, вернувшись сам в себя, весело и зло предложил:

— Связать попробуешь? Давай. Меня свяжут, тебе — лечиться. Долго. Лучше уж вместе пойдем.

Йерикка отшатнулся, глаза ожили удивлением — и Олега хлестнула обида. УДИВИЛСЯ? ОН МОГ ДУМАТЬ, ЧТО ОЛЕГ ПОСТУПИТ ИНАЧЕ?!

— Уезжай, Олег, — почти прошептал Йерикка. — Хватит играть. --">