Анна Калинкина - Метро 2033: Станция-призрак

станцию к своим палаткам. Станция тонула в полумраке — ее тускло освещали немногочисленные лампочки, свешивавшиеся с потолка на шнурах в нескольких местах. Впрочем, тут и разглядывать было особенно нечего — два ряда серо-белых колонн, цементный пол. Стены тоже выглядели бы убого, если бы их не оживляли кое-где рисунки и надписи. Кто-то рассказывал Нюте, что это называлось «граффити». За рисунки явно следовало благодарить не строителей, а неведомых самоучек, впрочем, безусловно талантливых. Попадавшиеся по пути люди, по большей части в потрепанном камуфляже, провожали троицу почтительными взглядами. Нюта не обращала внимания — за последние дни она к таким взглядам привыкла. Она машинально разглядывала надписи, украшавшие стены. Скорее всего, большинство из них было сделано еще в незапамятные времена забредавшими сюда диггерами и подростками. Стадион «Спартак» между Щукинской и Тушинской так и не успели ввести в строй до Катастрофы. Баба Зоя рассказывала, что такие станции, построенные, а потом по какой-то причине заброшенные, назывались станциями-призраками. Нюта большинство надписей выучила уже наизусть, по ним иногда на станции учили читать детей. На одной стене было крупно написано «Спартак — чемпион» и нарисован гибрид человека и гигантской летучей мыши. Сбоку наискосок шла надпись «Наутилус навсегда». На другой стене часто попадалось изображение одной и той же темноволосой девочки с раскосыми черными глазами и стильной челкой. Из надписей можно было узнать, что Машка — дура, что анимэ спасет мир, что здесь был какой-то Женя и что Саша любит Лену. И чуть пониже, в самом углу, была еще одна надпись. Нюта так часто перечитывала ее, что теперь не было нужды смотреть — надпись будто намертво впечаталась в память.

«Никто не выйдет отсюда живым».

Кто это написал, когда? Сразу после Катастрофы, когда люди, запертые под землей, начали осознавать масштабы бедствия? И поняли, что отныне на поверхности им жить не суждено?

Вместо неба над головой — серый потолок. Тусклый свет — от нескольких лампочек. Впрочем, Нюта никогда не видела неба, ей не с чем было сравнивать.

Люди вокруг были заняты привычными делами. Женщины, старики и подростки рыхлили землю на небольших плантациях шампиньонов, находившихся недалеко от станции в ответвлениях туннелей. Кто-то из них задавал корм сидевшим в клетке крысам. Их, увы, тоже нужно было чем-то кормить до тех пор, пока они сами не отправлялись в суп. Несколько вооруженных мужчин обходили установленные в туннелях крысоловки. Как обычно, ждали с нетерпением возвращения сталкеров с поверхности, гадали — вернутся ли они в полном составе, и если да, то принесут ли что-нибудь съестное, или им опять не повезет. Повариха помешивала в большом алюминиевом котле — на обед снова был суп из шампиньонов, куда для навара кинули несколько крысиных тушек.

Врач Николай Федорович перебирал немногочисленные инструменты, разложенные на тряпице, которую он условно считал чистой. На самом деле его куда больше интересовал запах из котла.

Все знали, что на врача особо рассчитывать не приходится. Николай Федорович был противником хирургического вмешательства. Он объяснял, что предпочитает гомеопатию, хотя многие подозревали, что на самом деле он просто не умеет оперировать. Зато у него сохранился допотопный прибор для измерения давления, и лечение он всегда начинал с этой процедуры. Лекарств у него все равно почти не было, в основном от головной боли и от поноса, и то просроченные. Зато он считался непревзойденным диагностом. Считалось, что он безошибочно может установить, от чего умер больной.

Мимо прошел Верховный в сопровождении двух охранников, одетых в черное. Был он, как всегда, в плащ-палатке, которая на нем смотрелась как тога. Милостиво улыбнулся Зое. Нахмурился, взглянув на Нюту. Крысю даже не удостоил взглядом.

Зоя шла и чувствовала, как снова наливается бессильным гневом. Эти две девчонки такие хорошенькие. Особенно Нюта. Когда ее нашли в туннеле, это был худенький заморыш, и Зоя возилась с ней, поила отварами — у Нюты еще долго болел живот. Никто не ожидал, что к восемнадцати она выровняется в светловолосую красавицу, по-прежнему ненормально худую, но с громадными голубыми глазищами.

«Зачем все это, — тоскливо думала Зоя, — зачем я так возилась с ней, выхаживала. Пройдет меньше месяца — и ее не станет. Нет, я пойду сейчас, я скажу ему, что так дальше --">