Дарья Иволгина - Проклятая книга

«вот, мол, папаша двух дочек — у него будет интересная жизнь».

— Просто ты завидуешь, — надулся Вершков.

— Может, и завидую, — легко вздохнул Харузин. — Настасья замечательная и малышки твои вырастут хорошенькие. Что еще нужно человеку, чтобы достойно встретить старость?

Они были молоды и смеялись над возможностью постареть. Но время, обманчиво вертевшееся в кругу, незаметно смещалось вперед. Поначалу это было заметно только по детям. Вот они начали ходить… разговаривать… Вот у Анны выпал первый молочный зубик…

Настасья глядела на жизнь безмятежно, немного сонно. Ее всегда окружало облако почти неземного покоя. Любой человек, оказавшийся в «поле притяжения» Настасьи, как будто погружался в блаженную тишину.

А вот Наташа Фирсова была другой. Резкой, решительной, дерзкой. Кое-какие глупости, мучившие ее в пору ранней юности, она выбросила без сожаления — как рваные туфли на помойку. Но время от времени все равно накипало в душе желание бросить все и погрузиться в пучину странных, пряных эмоций, какие дает только опасное приключение. И даже Ванечка не мог заменить для нее весь мир и сделаться средоточием всех ее устремлений.

И сейчас Наташа-Гвэрлум (таково было ее ролевое имя) рассматривала себя в зеркало и пыталась понять, сильно ли она постарела.

— Эльфы не стареют, — поддел ее Харузин.

Она отложила зеркало, глянула на своего «названного брата» с нескрываемой злостью.

— На себя посмотри! — фыркнула Гвэрлум.

Харузин поднял брови. Он жил в том же доме, что и Наташа с Флором, на правах «чудаковатого дядюшки», как он сам это определял. Читал книги, пытался рисовать. Иногда делал узоры для женского рукоделия, не считая это для себя зазорным. Настасья Вершкова подарила ему несколько расшитых ею рубашек в знак признательности. По нескольку раз в году Харузин ездил в Волоколамский монастырь — навестить Лавра и пожить монашеской жизнью. Это и привлекало его, и отталкивало.

— Я тебя не понимаю, — сказала ему как-то раз Наталья. — Если ты теперь у нас такой богомольный, шел бы в монастырь насовсем. Будет у нас еще один свой молитвенник.

Она подумала немного, поняла, что брякнула лишнее, и добавила поспешно:

— Я не к тому, что ты мне мешаешь… Это в маленькой квартире все друг другу мешают, а у Флора дом большой…

— Угу, — сказал Харузин.

— Просто вдруг тебе это неудобно, — заключила Наталья и покраснела.

Сергей удивленно смотрел на нее. Она смутилась! Вот так дела! Что-то раньше не замечал «побратим» за Натальей-Гвэрлум такой способности.

— Я тебе как на духу скажу, Наталья, — отозвался он наконец. — Поживу в миру, тянет в монастырь. А поживу в монастыре — и спустя месяц тошнить начинает. От всей этой непрерывной святости, что ли. Не знаю, как и сформулировать… Не могу я там подолгу жить. Плохо мне делается. Лучше уж я в миру останусь — пока.

— Ладно, — милостиво махнула Наталья, — чудаковатые дядюшки — необходимый и весьма полезный элемент общества. — И снова уткнулась в зеркало. — Нет, ты мне скажи, я сильно постарела?

Харузин рассматривал ее сбоку и вдруг понял, что время действительно прошло. Гвэрлум перестала излучать непобедимую молодость, которую, казалось, не могло нарушить ничто — ни испытания, ни лишения, ни яркое солнце, ни морозная зима. Ее кожа теперь была свежей только в условиях хорошего ухода. И в углах глаз появились морщинки, которые уже никогда не исчезнут. «Эльф» постепенно уходил, уступая место земной женщине, вполне привлекательной, но — увы! — уже не юной.

Сергей подумал о судьбе десятков эльфов, которых он знал по ролевому движению. Юные, неотмирные, с тонкими телами, с узкими лицами и удивленно глядящими на сей грубый мир чуть раскосыми глазами… Странно, но эти ребята, «этнически» совершенно разные (кто из Сибири, кто из Москвы, иные имеющие среди предков евреев, мордву, татар, а то и чисто русские) — все они внешне выглядели так, словно действительно принадлежали к одному народу. Находились среди них и дерзкие — ухитрялись вписывать «эльф» в графу «национальность» в паспорте.

Они оставались вечно юными и дивными на протяжении нескольких лет. А потом истинная, человеческая природа брала свое. И вот уже менестрель, девочка-мальчик, существо без пола, возраста, судьбы, существо, на миг заглянувшее к нам из параллельного измерения, превращается в откормленную тетку, хорошо устроенную в этой, вполне земной, жизни. И --">