Сергей Вольнов - Приговоренные к войне

Посвящается детям всех войн... значит, и нашим отцам, бывшим детьми Великой Отечественной.

Воин света умеет узнавать безмолвие, предшествующее решающей битве... И кажется, будто безмолвие это говорит: «Всё замерло и остановилось. Не лучше ли забыть о битве и развлечься?» Неопытные бойцы в такие минуты выпускают из рук оружие и жалуются, что им тоскливо.

Воин чутко вслушивается в тишину, зная, что где-то что-то вот-вот произойдёт. Он знает, что разрушительные землетрясения приходят без предупреждения. Ему случалось бродить по ночному лесу, и он помнит эту верную примету: если не слышно зверей и птиц, значит, опасность близка.

И покуда другие ведут беседу, воин до совершенства доводит своё искусство владеть мечом и не спускает глаз с горизонта.

Пауло Коэльо, писатель, мир Земля

Воин знает, что ангел и демон оспаривают его руку, держащую меч. «Ты ослабеешь, ты не сумеешь узнать нужный миг. Ты боишься», — говорит демон. «Ты ослабеешь, ты не сумеешь узнать нужный миг. Ты боишься», — говорит ангел. И воин изумлён — оба говорят одно и то же:

«Давай, я помогу тебе», — продолжает демон. И ангел произносит: «Я тебе помогаю». И вот тогда воин постигает отличие. Слова одинаковы, да только разные уста произносят их. И тогда воин выбирает руку своего ангела.

Пауло Коэльо, писатель, мир Земля

КНИГА ПЕРВАЯ ЭВОЛЮЦИОННАЯ ВОЙНА

И упала повелительно рука тысячника первой ударной тысячи, срывая с места конную лаву. И оказалось, что есть в степи нечто пострашнее безжалостного, съедающего тела по чуть-чуть зноя, — кровожадная ярость кочевников, не сумевших поделить бескрайнее место под солнцем.

Алексий Ганимедянин, летописец, XXII век н. э.

...в эту ночь Хасанбек так и не сумел заснуть. Темник Чингисхана сидел на траве, скрестив ноги, и неотрывно смотрел на пламя костра. Что видел он? Спроси — не ответит.

Давно прошли молодые годы, когда мечталось удалому оролуку о многом... В подрагивающем пламени лагерных кострой, разжигаемых ночами, во время бесчисленных военных переходов, его воображение рисовало объятые огнём города врагов.

В игре огненных языков чудились манящие к себе женщины-инородки, тучные стада лошадей и скота, драгоценности, сокрытые в мареве распростёршихся впереди степей. Земли, не завоёванные ещё, но — обречённо ожидающие, дабы разделить участь покорённых, оставленных позади.

Однажды и навсегда, бесповоротно ступил он на военную тропу. Как-то летним рассветом ушёл из родного улуса, чтобы больше уже никогда не вернуться надолго. Лишь изредка навещал он край, где родился...

Давно уж нет юного оролука* Хасана. Растворился во времени. Выветрился по частицам. И превратился с годами в Хасанбека. Не витязем-одиночкой судилось ему стать, а непобедимым полководцем, слава о котором не разлеталась далеко лишь потому, что пребывал он в тени нетленного имени Чингисхана, потрясшего Вселенную.

Командиру ханской гвардии виделось в огне костров совершенно иное...

Вчера, например, представлялось Хасанбеку, как входит он в это пламя, нежданно взметнувшееся до небес. Входит, очищается от налипшей за все прошедшие годы скверны, и становится бесплотным. Взлетает над бескрайней равниной и парит. Парит. Парит... Бесконечно. Невесомо, как облако. Плывёт над родной степью, различая знакомые фигурки.

Вот мама. Кричит вслед ему — малышу, что бежит вдогонку за барашком... Вот сам малыш, совершенно уверенный, что он уже багатур...* Вот стоит на пригорке ненаглядная жена Алталун, приложив ладонь к глазам, высматривает его из затянувшегося похода... И вот — тузят друг друга Усун и Джалаир, два маленьких сына-увальня...

Промелькнуло перед взором. Угасло. И снова вспыхнуло, но уже пламенем костра.^[1]

А сегодня, должно быть, привиделся ему в колышущемся пламени образ Вечности. Как огонь, она столь же неотступна, властна и всё сжигает. Никогда не останавливается... Огонь не способен лежать и стоять, ему дано только движение. Если пламя не будет двигаться, окончит свой Поход — оно просто перестанет быть. Так и Вселенная.

«Эй, что это вы себе возомнили, дерзкие человечки-однодневки? Вечный Поход?! Уподобиться мне? Ой, не смешите! Но уж, коль надумали всерьёз — идите скорей сюда, в мои объятия, обниму вас --">