Никита Велиханов - Девастатор

Глава 1

Веничка Лихачёв по вечерам бегая трусцой. Веничке было тридцать восемь лет, у него начало отрастать аккуратное округлое пузико, что при узких плечах и широковатом тазе создавало эффект и вовсе отвратный. Веничка перестал радоваться тому, что видел в зеркале, а поскольку человек он был системный и упорный и кроме того, любил нравиться людям – всяким людям, жене, дочке-старшекласснице, сотрудницам на работе, проходящим по улице мимо девушкам даже старушкам в метро — Веничка решил вести здоровый образ жизни и вот уже целых две недели вёл. Заставить себя встать утром на полтора часа раньше обычного времени Лихачёв был не в силах, и по этой причине вся спортивная часть здорового образа жизни автоматически перекочевала на вечер. Жил он очень удобно — по московским меркам — на улице Дружбы, неподалеку от китайского посольства. Кругом сплошная зелень и до Воробьевых гор рукой подать. Так что позаниматься гимнастикой и пробежаться было где. А потом вернуться домой к законному стакану ряженки, с медом, чтобы не перегружать желудок на ночь, и к ночному сеансу по видео.

12 сентября 1999 года Веничка Лихачёв вышел, как обычно, ровно в десять часов вечера из обшарпанного подъезда брежневской девятиэтажки и побежал к университетской высотке. У центральной, выходящей на смотровую площадку аллеи он свернул сначала на узкую боковую дорожку, добежал по ней до Университетского проспекта и пересек его, направившись к своему любимому скверику. Пробежал по знакомой аллейке, свернул поддеревья и принялся выполнять гимнастический комплекс.

Упражнялся он примерно минут двадцать. В это время в окрестностях университета народу почитай что и не было вовсе. Прошла какая-то бабушка, едва поспевая за подвизгивавшим от нетерпения при виде очередного дерева песиком. Потом быстрым шагом, чуть ли не бегом пропорхнули две студентки, и Веничка задвигался быстрее, оглядывая из темноты ритмично вспыхивающие под каждым фонарем обтянутые светлыми брючками попки. Потом минут десять никого не было.

Деревья приглушали шум изредка проскакивающих по улице Косыгина машин, пробежал, устало подвывая, троллейбус. Воздух был свеж и прозрачен. Потом стало совсем тихо. Веничка закончил упражнения для пресса и мышц спины и перешел к приседаниям. Картинка пустынной аллеи, скрываясь всякий раз, как Веничка приседал на пятках, за плотной невысокой стенкой стриженного под гоблина кустарника, замелькала отдельными, а впрочем совершенно неразличимыми кадрами. Потом в этом импровизированном стробоскопическом кино появился некий интерес. По другой стороне аллеи шел молодой человек в дешевой синтетической ветровке и легких брюках из того же материала, в белых запачканных грязью кроссовках и, судя по всему, изрядно выпивший. Его то и дело заносило влево, но направление он держал с потешной пьяной сосредоточенностью, ориентируясь, очевидно, по ярко-белой линии бордюра вдоль расположенной в центре аллеи клумбы, поматывая после каждого виража головой, пожимая плечами, выговаривая вслух отдельные, никак не связанные между собой слова — и всякий раз, уходя ниже линии видимости, Веничка уже предвкушал очередной забавный кадр.

Он присел в последний раз, и тут вдруг над аллеей что-то сухо и словно бы не по-живому щелкнуло как электрический разряд, успел подумать Веничка. Была ли вспышка, он ни сразу, ни потом точно вспомнить не мог. Или была вроде как и не вспышка, а даже слегка потемнело, как будто в фонарях ослабло на долю секунды и тут же выправилось напряжение. Но когда Веничка встал, никаких изменений в пейзаже заметно уже не было. За одним исключением. Подвыпивший молодой человек на другой стороне аллеи пропал. То есть совершенно.

Поначалу Лихачёв подумал — а что он, собственно, должен был в такой ситуации подумать? Шел пьяный человек, а потом его не стало. Значит, куда он делся? Ответ простой и однозначный —упал. И лежит, набирается сил для дальнейшей борьбы с земным тяготением. Но, во-первых, парень был не настолько пьян, чтобы упасть и остаться лежать на посыпанной красной гранитной крошкой аллее трупом. Шел он очень целеустремленно, на ногах, пусть не слишком твердо, но все- таки держался. А потому, упав, должен был как минимум выругаться, а как максимум, попытаться вернуться к прямо – ну пусть не очень прямо, но хождению. А во-вторых, даже если бы он упал и решил не вставать, а заночевать, где господь --">