Роман Валерьевич Злотников - Генерал-адмирал. Взлет

директора.

— Да нет еще, — тут же отозвался тот, — только начали.

— Вот и хорошо. А я уж боялся, что опоздал. Пришлось на Каланчеевском полустанке задержаться. Из Санкт-Петербурга срочно затребовали — по телеграфу два часа общался. А кто у нас тут очередной счастливчик? Вы? — обернулся Князь к Никандрову.

— Я, вашсочсво, — выговорил Афанасий мгновенно пересохшими губами.

Князь по-доброму усмехнулся:

— Не уходи далеко. У меня для тебя, мастер, подарок будет. Да и для остальных, — повысив голос, выкрикнул он в толпу, — кто ключи получать станет — тоже! Многим уже вручили?

— Пятерым, — доложил фон Шнитке.

— О! — обрадовался Князь. — Тогда лучше так — позови-ка их обратно.

Фон Шнитке согласно склонил голову и закричал в толпу:

— Грива Дормидонт! Чашкин Никодим! Базяев Ринат! Плосин Дементий! Окулин Исаак!

Но мужики уже сами проталкивались к трибуне. Получившие ключи далеко не расходились, ибо кое-кто еще с вечера договорился сразу после торжественного вручения ключей завернуть в трактир и слегка обмыть это дело. А остальные решили поддержать их план прямо сейчас. Разговор же на трибуне велся довольно громко, так что все его слышали.

Когда все шестеро получивших ключи счастливчиков выстроились перед трибуной, Князь окинул их шеренгу веселым взглядом, а потом чуть повел подбородком. К нему тотчас шагнул рослый молодой человек и, распахнув висевшую на плече большую кожаную сумку, вытащил оттуда несколько конвертов из плотной бумаги.

— Мастера, — снова возвысив голос, чтобы было слышно всей толпе, начал Князь, — вы все когда-то пришли сюда голые и босые. Крестьяне, которым не хватило в достатке земли и у которых не было уже сил горбатиться за гроши, городская беднота, что перебивалась с хлеба на воду, беженцы — все, кому не нашлось места в этой жизни. Поэтому вы решились изменить свою жизнь. И изменили. Но не так, как само случилось, не так, как «свезло». Нет! Жизнь дала вам шанс — и вы вцепились в него зубами и руками. И добились своего. Кровью, потом, стертыми от кайла и лопаты на стройке ладонями, согнутой спиной над станком, слезящимися глазами над книгой, стиснутыми зубами — как бы то ни было, вы победили! — Князь сделал паузу и окинул стоящий перед ним куцый строй людей, которые при его словах этак незаметно даже для себя развернули плечи и выпятили грудь.

Услышать такие слова в свой адрес да еще не от абы кого, а от самого Князя — это дорогого стоило. Но он еще не закончил.

— А сейчас, мастера, примите от меня благодарность. За мастерство ваше, за терпение, за верность России, за талант ваш, потому как без всего этого никаких наших заводов, которые ныне уже по всему свету известны, не было бы. — Тут Князь снова повернулся к толпе и объявил: — Каждой семье, которая будет вселяться в наш новый дом, на обустройство вручаю по сто рублей. А еще… — Он опять сделал паузу и, улыбнувшись, внезапно спросил: — Сколько у тебя детей, мастер Дормидонт?

— Четверо, вашсочсво, — ответил слегка ошеломленный подарком Дормидонт Грива.

— А у тебя, Никодим?

— Семеро.

— О как! — еще шире заулыбался Князь. — Значит, денежку от батюшки получил?

— А то как же, вашсочсво, — гордо кивнул Никодим. — По тому году еще. А ноне женка опять на сносях.

— Ну так и от меня помощь будет, — решительно заявил Князь. — Сим днем объявляю, что отныне плата за комнату в казенных заводских домах за каждого ребенка до пятнадцати лет будет уменьшаться на двугривенный в месяц!

Народ возбужденно загудел. Семьи-то у всех были большие, редко в какой по трое детей — в основном больше. Так что платить за жилье на несколько рублей меньше — это было здорово. Да за какое жилье — почитай господское.

Программа строительства заводского жилья в Магнитогорске развернулась еще два года назад, в 1904-м. Еще до того как Князь-благодетель покончил со всеми своими дальневосточными делами и возвернулся назад. Поначалу никто не понял, чего это собираются строить неподалеку от завода, в тех самых местах, где ранее никакого строительства не допускалось. Да не только строительства — и шалаши, и полуземлянки-времянки ставить там тоже запрещали. Единственное, в чем дали послабление, так это в проведении ярмарок. Но и за ними следили строго. Так, несколько местных киргизов, приехавших на ярмарку и решивших прямо тут, далеко не отходя, нарубить себе дров для костра, были тут же взяты к ногтю местным --">