Юрий Леонидович Нестеренко (Джордж Райт) , Михаил Юрьевич Харитонов (Константин Анатольевич Крылов) - Юбер аллес

лучше не говорить.

— Мне нужно знать, Людвиг! Вы вхожи в эти сферы, а я нет. В то время как моё положение...

— Вальтер, подумайте лучше о моём мальчике, — тихо сказал отец, — давайте не будем хотя бы сейчас, у его постели, говорить о политике. Вы можете что-нибудь сделать?

— Медицина бессильна, мой дорогой друг. Давайте ждать и надеяться. Я не хочу обнадёживать, но, возможно, молодой организм...

Жар опять навалился на измученного ребёнка. Но на этот раз Клаус решил не поддаваться. Сосредоточившись, он выплыл из багрового омута бреда.

— Ничего не знаю точно, — говорил тем временем отец, — но лично я не верю в то, что доктор Гёббельс мог пойти на такое. Сейчас, когда Райх на краю пропасти... Нет, нет, нет.

— В таком случае это убийство.

— Я этого не говорил. Что мы имеем сейчас? Есть тело. Есть несомненные признаки отравления. Есть предсмертная записка.

— И есть заключение Комиссии по расследованию, не так ли?

Мальчик понял, что разговор скучный. Такие разговоры отец обычно вёл в курительной комнате. Клаус много раз спрашивал у мамы, зачем папа водит домой каких-то незнакомых людей и тратит на них время. Мама гладила его по голове, вздыхала, и говорила, что ему рано об этом думать. Как-то раз Клаус специально забрался под маленький диван, чтобы послушать, о чём же всё-таки они говорят. Оказалось — ничего интересного: обсуждались какие-то «перестановки в министерстве». В результате Клаус так и заснул под диваном, и его еле нашли...

— Везде шныряют типчики из Комиссии, — говорил отец. — Что-то вынюхивают, шпионят. Говорят, кое-кого забрали.

— Ещё до пятого?

— Когда они, наконец, объявили? Не понимаю, почему нельзя было сказать об этом дойчам сразу. Уже второго числа все были в курсе. Что знают двое — знает и свинья. А в Райхстаге было очень много свиней...

— Это правда, что там была настоящая бойня?

— Простите, друг мой. Пересказывать некоторые детали я не могу даже вам... Скажем так: погибло гораздо больше людей, чем вы думаете. Скажу больше, если вы...

Опять провал, на этот раз короткий. Клаус как будто учился плавать в жаркой темноте болезни и выплывал всё быстрее.

— ...как крыс. Я видел трупы, и поверьте мне на слово — я не хотел бы снова видеть подобное. А ведь я работал в Леверкузене и знаю о таких вещах достаточно. Это что-то новое. И я уверен, что у каких-то случайных людей такое оружие просто не могло оказаться...

Мальчик попытался пошевелиться. Лёгкое, почти невесомое тельце не слушалось, но ему удалось пошевелить пальцами. Это взяло у него все силы: он почувствовал, что ниточка, удерживающая его на этом свете, опасно натянулась.

В чувство привёл голос дяди Вальтера..

— До сих пор не могу поверить. Борман. Ламмерс. Хейдрих. Теперь Гёббельс. Кто за всем этим стоит? Кто?

— Я не говорил, что Гёббельса убили.

— Вы это уже сказали, — вздохнул доктор. — Да, в конце концов, и в наших кругах кое-что известно. Это ведь Гебхардт, не так ли?

Опять молчание.

— Людвиг, мы знакомы тридцать лет...

— Тридцать два года, если быть точным.

— Пусть тридцать два. Людвиг, я безгранично вам доверяю. Вы могли бы...

— Прошу вас, не говорите ничего. Я знал профессора Гебхардта ещё до того, как он начал пользовать Гиммлера. Что бы про него ни говорили, он патриот и лично предан Фюреру, то есть был предан, — отец закашлялся.

— Мы уже привыкли к тому, что Фюрера нет, — вздохнул доктор. — А ведь прошло чуть больше недели. И как будто ничего не изменилось... Всё та же «Лили Марлен» по радио, потом сводки с фронта...

— Война, мой друг, война. На войне не до сантиментов.

— Война без Фюрера.

— Не будем лгать друг другу. Фюрер был гениальным провидцем, но посредственным полководцем...

Клаус знал, кто такой Фюрер. Фюрер — самый главный человек в Райхе. Его звали Хитлер. Взрослые на улице поднимали руку и говорили «Хайль Хитлер!», а дома говорили «гутен таг» и руки не поднимали. Клаус однажды носился по комнате и кричал «Хайль Хитлер!», пока не устал, и мама его не останавливала, только смотрела. А когда ему надоело, попросила больше так не делать. Он спросил «почему», а она сказала — «ради мамочки». Первого сентября Фюрера убили в Райхстаге, и вместе с ним поубивали ещё много важных людей. В тот день Клаус заболел.

— Простите, Людвиг, я сам не свой. Сижу у постели вашего сына, и веду этот дурацкий разговор о политике...

Голоса пропали в тонком пении подступившей к --">