Вадим Викторович Шарапов - Командир Особого взода

здесь, в Черновиловских лесах пропадет хоть один ребенок… Тогда я приеду в Москву. И будь ты хоть из МГБ, я тебя найду.

Начальник эшелона побледнел еще сильнее, но взгляд, впервые за все время, не отвел.

— Ты, старшина, не пугай. За что и как ответить — я знаю. Самому эту погань в Москву не хочется везти. А что прикажешь — вилами их разгружать прямо здесь, может быть? Или хочешь наплевать на приказ?

Нефедов остыл и задумался. Поправив на ремне трофейный «парабеллум», он крепко выругался еще раз, помянув отсутствие на вагоне предупреждающей маркировки — и махнул рукой.

— Есть такая идея. Тут рядом склады, два ледника есть. Бери своих, нечего им в карты резаться — и пусть таскают. Носилки там же возьмут, сторожу пусть скажут, что я приказал. Вони меньше будет — спокойно до Москвы доберешься, а там, может, и по голове погладят, за то что ценный груз сберег.

Избавившись от начальника эшелона, с облегчением юркнувшего в свой вагон, старшина прошелся вдоль вагонов, машинально сосчитав их количество. Думал он совсем о другом.

Понедельник и впрямь начинался хреново. Мало того, что всю прошлую неделю в лесах около узловой станции Черновилово безобразничали волколаки, от которых колхозники, оберегавшие пуще глаза каждую тощую коровенку, уже криком кричали. Дедовские заговоры от обнаглевших оборотней не помогали, а обеспечить зачистку в лесах было некем — два запроса, посланные в город, вернулись с отказом. Людей не хватало, должен был приехать какой-то важный чин оттуда, и на охрану бросили почти всех свободных оперативников. Можно было кричать криком от безысходности, только лучше от этого не становилось.

Самым страшным и непонятным было то, что ночью в среду с погоста явился прежний комендант станции, еще весной сорок четвертого умерший от старых ран, и хрипя под окном, требовал у Нефедова вернуть ему именной пистолет и личные дела. Будь сейчас война, Степан бы принял это как должное. Но вокруг не было ни магов, ничего, хоть как-то похожего на пущенное исподтишка заклятье. Пришлось расстрелять мертвеца серебряными пулями, потратив предпоследнюю обойму — и собственноручно, поплевав на руки, зарыть издырявленное расползающееся тело во дворе.

Кроме того, Степану жутко не нравилось, что Акулина, местная кликуша, ко всем своим беснованиям с падениями в церкви и выкликанием имен тех, кто должен был в скором времени помереть, теперь добавила еще и ещенощные полеты. Происходило это всегда одинаково. Молодая женщина вставала с кровати заполночь, босиком выходила во двор, раскидывала руки крестом и отрывалась от земли, рыдая в голос. Ее пытались и опаивать, и привязывать к кровати полотенцами, которые рвались как нитки — но все повторялось раз за разом. Сама Акулина поутру не помнила ничего, но старухи в очереди за сахаром и мылом судачили, что конец света уж верно, близится.

Соседи Акулины пробовали было за советом подойти к попу Ефрему, но батюшка к этому времени окончательно одряхлел, перестал служить и все время проводил на лавочке у церквушки, греясь на солнце и тихо шепча Псалмы Давида. Новый дьякон в селе и не появлялся, хотя известие о его назначении пришло еще месяц назад.

Все было плохо. Тревожная струна давно уже позванивала где-то в сознании, а сегодняшний эшелон окончательно укрепил Нефедова в одной мысли. Проходя мимо чертова вагона, где уже копошились солдаты с носилками, он терпеливо и молча дождался, пока они не разровняют колотый лед поверх трупов, и решительно приказал закрыть теплушку от греха подальше. Пломба была зажата по-новой, а дощатые стенки облиты лизолом для дезинфекции. После исполнения, старшина, морщась от резкого запаха, подмахнул химическим карандашом разрешение на проезд эшелона и за руку попрощался с обрадованным интендантом, который что-то торопливо обещал привезти, достать и прислать «из самой Москвы»…

Махнув рукой, старшина отвернулся и пошел в комендатуру, слыша за спиной тревожные свистки паровоза. Недоигранная шахматная партия с колдуном Панкратом была забыта. Степан шагал, на ходу снимая с шеи серебряный амулет на цепочке. Он сжал его в кулаке и почувствовал, как острая грань прорезала кожу, впитывая выступившую кровь. Серебро начало нагреваться.

Пора было звать Своих.

2. Штрафники

Мертвые не бегут.

Старшина Степан Нефедов хмуро смотрел на выгоревший подлесок, курившийся черным дымком. --">