(Течение западных ветров) - К истокам кровавой реки (СИ)

постаменте Бронзовый, стоял в распахнутой шинели, прижав к груди согнутую левую руку. Глаза злобно сверкали из-под сдвинутых бровей. Казалось, металлические губы готовы разомкнуться и выплюнуть какое-то ругательство.

В небе над головой памятника поднялся разноцветный фонтан из сотен звезд. Салют загорался и угасал огненными цветами - раз, другой, третий. А следующая вспышка осветила пустой постамент. Бронзового больше не было.

Видение истаяло, на площадке у окна стоял незнакомый парень, молодой, худой, узкоплечий, в большой нелепой шапке, с поднятым воротником.

- Вы к кому? - спросил на всякий случай Данияр. Нет, конечно, это не за ним. Нет, нет. Лучше и не глупить, и не надеяться.

Парень повернулся к нему, опустил воротник, стащил с головы шапку. Золотистые локоны упали на плечи. Это была Аза.

- Только так вышла из дома, - сказала она немного виноватым тоном. - Народ потихоньку расходится, зато эти, с фотоаппаратами, кажется, жить собрались под окнами. К каждой выходящей из дома служанке кидались со всех ног. Пришлось опять примерить на себя роль Керубино.

Он улыбнулся и кивнул, представив оставшихся с носом газетчиков. Петля, сжимавшая горло с момента ареста Азы, ослабела и исчезла.

И только слова, сказанные ею на последнем свидании, все равно оставались между ними.

- Тебе не будет ничего за самовольный уход?

- Я свободна. Отпечатки привезли по скоростной дороге, сравнили, вынесли оправдательный приговор и привезли мне его домой.

- Больше ничего не сказали?

- Сказали многозначительно: вы же понимаете…

- Что - понимаете?

- Ничего, больше ничего не сказали. А, еще, что я могла бы подать в суд на Таляра за клевету, но он скончался.

- А был ли такой человек вообще?

- Не знаю. Думаю, был. За мной, скорее всего, следили еще со времен бунта Грабеца. Я ведь ему вроде как… помогала. Это я теперь понимаю, что никакая это была не помощь.

- И про космическую машину они… знают? - голос у него все-таки дрогнул.

- Может быть. Хотя мне про нее ничего не говорили, даже не намекали. Наверное, они думали так - влюбленная дурочка готова лететь на Луну за своим кавалером, так пусть она там шею себе сломает. Они боятся не машины и не чудаков-одиночек…

Она сделала паузу и чуть тише произнесла:

- Но машина больше и не нужна. Матарета больше нет. Марк погиб. Это сказал Серато. Так что… ты свободен. Машина не нужна.

- Я понял.

- И можешь уезжать, - теперь у нее совершенно точно дрожал голос, будто она готова была расплакаться.

- Да…

Конечно, она готова расплакаться, репортера-то ее совершенно точно нет… Хотя откуда бы этому Серато наверняка знать? Но спрашивать он не стал, чтобы не растравлять ее рану еще сильней. Просто сказал, чтобы не молчать:

- Теперь снова будешь петь?

Смешно было задавать такой вопрос прославленной певице, но ее это не развеселило и не оскорбило, она прошептала в ответ:

- Не знаю. Не знаю, что теперь петь. А ты уедешь домой?

“А что мне тут делать, смотреть, как ты убиваешься по покойнику?”, - мелькнуло у Данияра в голове, вслух он тоже пробормотал:

- Да, видимо… - и обернулся на дверь собственной квартиры. Предложить ли ей зайти, хотя бы чаю предложить, или она возмутится? Аза подчеркнуто холодно сказала:

- Что же, мне пора. Провожать не надо, в этом костюме я пройду спокойно.

Он посмотрел вслед спускающейся по лестнице фигурке и неожиданно выкрикнул:

- Постой!

Аза резко остановилась и обернулась, будто ждала этих слов.

- Да?

- Мне твой защитник сказал, - запинаясь, пробормотал Данияр. - Что тебя там запугивали… что ты из-за меня согласилась признать вину, хотя была невиновна… Чтобы меня не трогали. Это правда?

Она улыбнулась робко, как, наверное, улыбалась в детстве:

- Не то, чтобы пугали… Но да, сказали, что у вас же на свободе остались небезразличные вам люди… Что мы с тобой часто виделись, и что я не хотела бы, чтобы с тобой что-то случилось.

- И ты?

- Я сказала, что абсолютно все мужчины мне безразличны. Но вину согласилась признать. Мне

--">