Аврам Дэвидсон - Полли Чармс, Спящая Женщина

пожарных машины новейшего вида, каждая влекомая тройкой огромных лошадей соответствующих цветов, прибывают одна за другой на улицу Поражения Бонапарта (обычно называемую улицей Бонапарта), так близко, чтобы можно было развернуться и направить в Галерею побольше брандспойтов. Но появляются квартальные сторожа, многие из которых были наняты ещё до современного пожарного департамента, составляют свою пожарную цепочку и передают из рук в руки старые, но рабочие кожаные вёдра. Внезапный ветер раздувает пламя и искры, и посылает их вверх, прямо в чёрное небо — в то же время очищая пассаж Галереи от всего, кроме запаха дыма.

В дальнем углу, в красном вельветовом платье, свободно развевающемся вокруг её толстого тела, сжалась фрау Григоу, зажимая руками рот, рот, безостановочно выкрикивающий: — Погибло! Погибло! Это портьеры, это плохие горелки! Плохие горелки, портьеры! Погибло! Погибло! Погибло!

Вдруг все пожарные шланги поднимаются, корчатся, изливая мощные потоки. Вернулся дым и взвились облака пара. Эстерхази чувствовал, что задыхается, чувствовал, что его уносят могучие руки Херрекка, горного цыгана. Через мгновение он закричал: — Я в порядке! Поставь меня. — Оглядевшись, он увидел встревоженное лицо Лобаца, который, увидав, что Эстерхази на ногах и явно пришёл в себя, молча указал на два тела на тротуаре улицы Бонапарта.

Мургатройд. И Полли Чармс.

[Позже Лобац спросил, — Что вы узнали, когда положили пальцы на голову англичанина? — И Эстерхази ответил: — Больше, чем я когда-либо расскажу.]

Эстерхази бросается к ним. Но, хотя он вслух проклинал отсутствие своих гальванических батарей и хотя применял все пригодные средства — сердечные лекарства, инъекции, соли аммиака — он не смог вернуть никому из них ни дыхания или движения.

Лобац медленно перекрестился. Он тяжело произносит: — Ах, теперь они оба в лучшем мире. Она, бедная малютка, её жизнь, если назвать этот долгий сон жизнью… И он, негодяй, хотя думаю, что у него было множество сторон, может и больше — но, конечно, он искупил свои грехи, почти вытащив её в безопасность, пытаясь спасти ей жизнь, рискуя своей собственной, когда её волосы уже загорелись…

И действительно, большая часть невероятной массы волос сгорела — те массивные локоны, которые Мургатройд (кто же ещё?) должен был ежедневно и еженощно часами проходить щёткой и расчёсывать, заплетать и украшать лентами… надо надеяться, хотя бы мягко… невероятное обилие светло-каштановых волос, расплетённых на ночь, действительно сгорело, но немного ещё сияло, словно у коротко остриженного мальчика. И они виднелись в тусклом и вспыхивающем свете, сверкающие от влаги, сияющие каплями воды, которая погасила их пламя. Лицо девушки, такое же спокойное, как и обычно. Розовые губы всё так же чуть приоткрыты. Но, что бы она ни могла сказать, теперь это навсегда останется неизвестным.

А что касается Мургатройда, по крайней мере, Смерть наконец-то освободила его от всех причин скрываться и страшиться. Скрытный вид теперь совсем исчез. Его лицо выглядело совершенно благородным.

— Полагаю, вы можете сказать, что он эксплуатировал её, держал её в рабстве — но, по крайней мере, он рискнул своей жизнью, чтобы спасти её…

Один из оставшихся до сих пор сторожей, шагнул вперёд и почтительно отсалютовал. — Прошу пардону, господин верховный полицейский комиссар, — проговорил он. — Но это всё было не так.

— Что было не так? — огрызается Лобац.

Сторож, всё ещё почтительно, но довольно твёрдо: — То, что бедный джентльмен пытался, умирая, спасти бедную мисси. Но это было не так, господин верховный комиссар и профессор доктор. Это было, можно сказать, наоборот. Это она пыталась вывести его. О да, судари. Мы слышали, как он кричал, о Иисус, Мария и Иосиф, как он кричал! Мы не могли войти к ним. Мы огляделись вокруг и мы оглянулись назад, и там она вышла, вышла из пламени, то вела его, то тащила, а потом её прелестные волосы запылали и они оба упали почти к нашим ногам, и мы окатили их водой… Вот, значит, — заканчивает он, исчерпав своё красноречие.

— А, прекрати брехать, человече! — рычит Лобац.

Эстерхази, тряся головой, бормочет: — Смотрите, как быстро начинается процесс мифотворчества и легендарности… Ох! Господи! — Потрясённый, онемевший, он призывает Лобаца только жестом. Всё ещё стоя на коленях, Эстерхази безмолвно указывает на ступни Полли Чармс, Спящей Женщины. Это маленькие изящные --">