Максим Валерьевич Казакевич - Двое из будущего. 1903 - …

багаж. Китаец затараторил в ответ, свистнул кого-то и вот, через минуту все чемоданы, ящики и коробки погрузились на несколько рикш. А Мурзин жестом пригласил меня устроиться на свободной повозке.

— Присаживайтесь, вашбродь. Поедем в ваш дом.

Китаец 'любезно' ощерился лошадиными зубами, показал всем видом, что рад заработать дополнительную деньгу.

— А у меня есть дом?

— Лучше. Дача! Михаил Дмитриевич распорядился построить, вот я и расстарался. Да вы садитесь, вашбродь, темнеть скоро начнет. Поедем к вам на дачу.

— На этом? — недоуменно скривился я.

— Ну да, — простодушно ответил мой встречающий. — Да вы не переживайте, здесь не далеко. А китаец к этому делу привычен. Вмиг доберемся.

Я пожал плечами. Непривычно это было — ехать на человеке. Но, тем не менее, в рикшу забрался, откинулся на неудобную спинку. Сам Мурзин запрыгнул к другому китайцу, а два моих бывших солдата последовать нашим примерам наотрез отказались. Предпочли топать пешком. Как сказали — 'в поезде насиделись'. Так и прошли рядом со мной весь путь, разглядывая унылые постройки старого китайского городка.

Дача…. Нет, это была не дача. Это был дом. Настоящий, почти городской. Одноэтажный, из кирпича, с покатой высокой крышей и свежевыкрашенным коньком. Небольшой земельный участок в виде заднего двора, на котором почти что ничего и не росло. Так, несколько рядков капусты и морковки. Остальное невеликое пространство двора занимала протоптанная трава, да уборная в углу, типа 'сортир' с дыркой в полу. Бани не было, что меня расстроило. Так хотелось после поездки помыться.

Китайцы осторожно сгрузили багаж на землю и Мурзин с ними расплатился. Из дома осторожно показалась девочка-подросток. Китаянка, одетая, тем не менее, по русским традициям — длинное платье в пол, узкий поясок, туфельки, косынка, прибирающая черные как смоль волосы. Она спустилась с крыльца, Мурзин ее заметил и подозвал жестом.

— Вот, вашбродь, служанка ваша. Зовут Юн. По нашему понимает и может чуть-чуть балакать.

Я ее окинул взглядом. Слишком уж молода. Девочка совсем, недавно, наверное, от только титьки оторвали. И росточком едва мне до груди достает. На ее фоне я выгляжу истинным богатырем.

— Ей сколько лет-то? — спросил я с сомнением. — Десять?

— Говорит что семнадцать, — ответил он, показывая пальцем моим архаровцам куда нужно заносить багаж. — А что?

— Да юна что-то больно.

— Нормально, — махнул он рукой. — Зато работящая и преданная. Так ведь Юн?

Девушка скромно кивнула. И заглянув мне снизу вверх в глаза, с жутким акцентом произнесла:

— Добло позаловать, господин.

Я выразительно посмотрел на Мурзина, но тот меня не понял. Прислуга из китайцев здесь были в порядке вещей, а девочек от семей отлучали очень рано. Да и росли китайцы на своем скудном питании очень плохо. Похоже, у Юн в детстве было совсем туго с едой, так и не выросла. Даже груди через платье не просматривались, хотя для семнадцати лет уже должны были бы.

— Ладно, Данил… Егорович?

— Да, вашбродь, Данил Егорович, — подтвердил Мурзин. — Без людей можно просто Данилом.

— Хорошо, Данил. Нам бы помыться с дороги. Есть тут банька какая?

— У соседей только просить, — качнул он головой в сторону соседней дачи. — Да только не топлена она.

— И что же делать?

— Ну, это просто. Я попрошу у них теплой воды, а Юн вас помоет. Да же Юн, помоешь господина?

Девушка поклонилась, показывая свою покорность. И ни тени недовольства не промелькнуло в ее узких глазах. Хотя может я просто не смог рассмотреть.

— Да ладно уж, тогда сам помоюсь в тазике, — ответил я несколько смущенно.

Но освободить Юн от своей обязанности мне не удалось. Через час, когда теплая вода была натаскана, а я, сидя в тесной японской ванне, намыливался. В комнату ничуть не смущаясь, с низкими поклонами зашла девушка и отобрала из моих рук мочалку. Я запротестовал было, но она лишь мотала головой и упрямо твердила 'надо, надо'. А потом, окунув мочалку в воду, принялась меня неумело, но настойчиво натирать. Не знаю, что она при этом чувствовала, не единой эмоции я не смог прочитать на лице, но зато вот я чувствовал себя чуть-чуть смущенным. И полуторамесячное воздержание дало о себе знать. Боже, никогда прежде я не чувствовал себя настолько неловко, сидел в деревянной бадье и пытался думать на далекие темы, так, чтобы мое возбуждение не смогло вырваться на свободу. Но Юн, казалось, --">