Юрий Ра - Сортировка. Завод

«порожняк» на пути нефтебазы, а составитель просто выполнил указание. Как всё просто оказалось. Непросто себя повел только начальник. Во время обеда ему позвонил инкогнито и человеческим голосом предложил встретиться и поговорить, так сказать, разрулить ситуацию. Это было «последним звоночком» в буквальном смысле. Скрепышев посидел на диване полчасика, а потом начал звонить сам. В милицию и заодно уж в КГБ. Пётр знал, как развивалась история не понаслышке, его шеф очень подробно поделился информацией о происшествии, видя в заместителе поддержку и опору.

Следствие было молниеносным и эффективным, прижатые к стенке неопровержимыми уликами злоумышленники сдали всех, признали вину и быстренько сели. Не на диван, конечно, а на более жесткую мебель. Оказалось, что одним темным мартовским вечером к маневровому диспетчеру Сортировки и приёмосдатчице депо подошел водитель бензовоза и предложил вступить в преступную группу. Обычное дело, в Новоузловске водилы регулярно шляются по железнодорожным путям и предлагают людям, отработавшим дневную смену, вступать во всякие преступные сообщества. Убедив новых подельников, водитель побежал к знакомому директору нефтебазы и взял в аренду у него одно из топливных хранилищ. А дальше совсем просто, приемосдатчица проводит по бумагам выгрузку шестидесяти тонн солярки, маневровый диспетчер даёт команду переставить цистерну с путей депо на нефтебазу, водила её сливает в арендованный танк, а потом нанимает еще несколько бензовозов для вывоза топлива в неизвестном направлении. В это время в локомотивном депо никто не замечает пропажу шестидесяти тонн солярки. Сколько раз хитрый водитель проделывал этот трюк? Естественно, один. И сразу попался.

Конечно, всю троицу посадили. И конечно, организатору и мозгу банды дали больше всех — шесть лет. Конечно, после такого громкого дела в депо провели ревизию, по итогам которой ничего криминального не нашли. Говорят, когда начальник Отделения знакомился с неофициальными результатами проверки, он долго беседовал с ревизором один на один, все материалы сжег, а ревизора отправил на заслуженную пенсию. А Скрепышеву за допущенные безобразия объявили выговор. Почему не Фролову? Потому что вылез со своей никому не нужной информацией начальник, а не зам. Ладно, проехали.

Уже Тула за боковыми окнами мелькает. Она как-то быстро поменялась в условиях нового демократического государства, это было особенно заметно тому, кто бывает тут не очень часто. Самым ярким признаком для Петра стала не встреченная по пути фигурная ограда сквера перед магазином музыкальных товаров. Фролов всегда был уверен, что она чугунная. А она оказалась силуминовая, что было видно по характерным обломкам, торчащим вокруг. Буквально за одну ночь молодые и инициативные туляки в несколько кувалд снесли всю решетку и увезли в неизвестном направлении. Искать бесполезно, потому как ни один милиционер не знает, куда тащат цветмет с его территории, не делятся такой информацией со служивыми. Буквально все знают, кроме носящих серые фуражки, для них это тайна за семью печатями и тремя проплатами. Общее ощущение от города было тоже не сильно радостным. Не то осень в этот раз не шибко золотая, не то дворники перестали получать зарплату.

А уже в кабинете НОДа Фролову показали зиму. Оказалось, что со всеми своими встречами и новыми активностями, он слегка потерялся. Потерялся и оторвался от оперативной обстановки на вверенной ему станции. Что есть, то есть — не знал, как прошла сегодняшняя ночная смена, сколько вагонов сейчас на станции, какая средняя длина поезда на текущий момент нарастающим итогом. Короче, распустился, потерял берега, перестал соответствовать занимаемой должности, в конец обнаглел…

И тут взрослого мужчину торкнуло, потом напрягло и сразу отпустило. Фролов понял, что его достали, достали окончательно и бесповоротно. Потом он понял, что не думает это всё, не чувствует внутри, а транслирует своим собеседникам. Как-будто со стороны Пётр наблюдал, как он орет на первых двух лиц Отделения Дороги, как сгребает со стола какие-то бумаги и запускает в полет, как не сдерживает эмоций, слез, соплей и ругательств. Все шесть лет борьбы и сжатых кулаков вылились в истерику, достойную столичной сцены. Очень странное ощущение было при этом, с одной стороны Пётр понимал, что может прекратить орать в любой момент, а с другой — пусть, так даже лучше, и смотрится --">