Монтегю Родс Джеймс - Дом причта в Уитминстере

М. Р. Джеймс Дом причта в Уитминстере

Доктор Эштон доктор богословия Томас Эштон плотного телосложения мужчина лет пятидесяти пяти со здоровым румянцем на щеках, хмурым взглядом и вытянутой верхней губой, сидел в своем кабинете, облачившись в халат и надев на бритую голову шелковую шапочку. Снятый им парик красовался рядом, на специальной болванке. В описываемый мною момент его лицо освещалось прямыми лучами послеполуденного солнца, падавшими сквозь высокое, выходящее на запад окно. Под стать окну было и все залитое солнцем помещение с высоким потолком и высокими же книжными шкафами, в промежутках между которыми проглядывали стенные панели. Эштон облокотился о покрытый зеленой скатертью стол, на котором находился серебряный поднос с письменным прибором (чернильница и гусиные перья) парой книг в переплетах из телячьей кожи, какими-то бумагами, длинной курительной трубкой, латунной табакеркой, оплетенной бутылью и стаканом. Дело происходило в 1730 году, в декабре, около трех часов пополудни.

В этих строках я описал лишь то, что бросилось бы в глаза случайно заглянувшему в комнату поверхностному наблюдателю. Но когда Эштон, не вставая из кожаного кресла, смотрел в окно, что за пейзаж открывался его взгляду? По правде сказать, изо всех красот сада с той точки имелась возможность разглядеть разве что верхушки кустов или фруктовых деревьев, зато была прекрасно видна красная кирпичная стена западного корпуса со сквозными двойными воротами. Изысканное металлическое кружево створок позволяло видеть за ними сбегающий вниз, к руслу речушки, а затем так же резко взбегающий вверх склон, переходивший в поросшую дубами равнину. Понятно, что в это время года деревья уже облетели, и между стволами открывалось небо, золотистое в вышине, а ближе к линии горизонта окрашенное в пурпур.

Однако довольно долго созерцавший молча эту картину доктор Эштон в итоге проронил лишь одно-единственное слово: «Отвратительно!»

Непосредственно после этого сторонний наблюдатель мог бы услышать приближающиеся шаги и по гулкому резонансу догадаться, что кто-то пересекает весьма просторное (куда больше, чем кабинет) помещение. Доктор повернулся в кресле и ожидающе посмотрел на дверь. Спустя мгновение на пороге появилась плотная леди, одетая вполне в духе того времени. Замечу, что я, хотя и попытался обрисовать наряд доктора, отнюдь не дерзну позволить себе ту же вольность в отношении одеяния его супруги (а вошла, как вы возможно уже догадались, ни кто иная как миссис Эштон). Выглядела она весьма встревоженной, взгляд выдавал сильное беспокойство.

— Он очень плох, милый. Боюсь, ему еще хуже, произнесла она дрожащим шепотом, склонившись к уху супруга.

— Неужели? — он откинулся в кресле, встретился с женой взглядом, и та молча кивнула. С высоты ближней колокольни донесся торжественный гул: колокол отбил полчаса. Миссис Эштон вздрогнула.

— Ты не находишь, что стоило бы распорядиться чтобы церковные куранты не отбивали время сегодня ночью? Звон слышен в его комнате и не дает спать, а если сейчас что-нибудь и может ему помочь, то только сон.

— Распорядиться, конечно, можно, — громко и довольно откликнулся Эштон, — но только имея веские, весьма веские основания. Ты и вправду уверена, что от этого может зависеть выздоровление Фрэнка?

— Ничуть не сомневаюсь.

— Ну, будь по-твоему. Скажи Молли, чтобы сбегала к Симпкинсу и передала от моего имени распоряжение не отбивать время после заката… Да, и пусть заодно попросит лорда Саула придти ко мне сюда. Прямо сейчас.

Миссис Эштон торопливо удалилась.

Постараюсь воспользоваться этим и, пока не заявился какой-нибудь другой посетитель, ввести читателя в курс дела.

Доктор Эштон, помимо ряда иных должностей, являлся держателем пребенды^[1] в богатой коллегиальной церкви Уитминстера, хотя и не имевшей статуса собора, но ухитрившейся благополучно пережить и Раскол, и Реформацию, сохранив и внутреннее устройство, и имущество даже спустя сотню лет после описываемых событий. Большой храм, помещения для причта с резиденциями декана и двух пребендов, хор и все прочее существует и поныне в целости и сохранности. Декан, возглавивший церковь в начале шестнадцатого века, отличался любовью к строительству, и по его повелению к храму был пристроен четырехугольный, со внутренним двором комплекс из красного кирпича, где размещались службы и жилые --">