Александра Юрьевна Созонова - Красная ворона (СИ)

Значит, я не расскажу тебе, что там шуршит и скребется. И ты и дальше будешь реветь и бояться, не зная, что они хорошие и совсем не злые.

Он поднялся, показывая, что разговор окончен. Любопытство победило страх, и я ухватила его за край пижамы:

— Хорошие?.. Не злые?.. Кто?

Ринат милостиво улыбнулся и приземлился на прежнее место.

— Ты точно никому не скажешь? Я могу тебе доверять?

— Никому! Клянусь. Честно-честно!

— Дожки.

— Что?

— Это дожки. Которые шуршат на чердаке.

— А кто это? Я о таких ни разу не слышала. Они большие? Они кусаются?..

— Кто, дожки? Нет, конечно. Они маленькие, разноцветные и пушистые.

— Здорово! А я могу их увидеть?

От нетерпения я принялась подпрыгивать на матрасе, отчего из дыр полезла колкая солома.

— Прямо сейчас? Может, лучше завтра?

— Нет-нет-нет! Если я не увижу их прямо сейчас, то буду бояться и дальше. Потому что я тебе не очень-то поверила.

— Не поверила? Тогда не пойдем. Вот еще: ты мне не веришь, а я тебя за это должен с чудесными существами знакомить!

— Поверила-поверила! Давай сейчас!

— Ладно, уговорила. Но мы должны выбраться отсюда тихо-тихо, чтобы баба-тетя не услышала и не застукала нас.

— Она сериал смотрит. Не услышит!

— Ладно, двигай за мной!

Переговариваясь шепотом, мы отправились в опасное путешествие на чердак. Нас ждали дремучие дебри коридора, лестница, логово чуткого хищника, откуда доносилась музыка и страстное мурлыканье телеящика, и, наконец, еще одна лестница, узкая и скрипучая.

Едва мы вышли за дверь, я крепко ухватила брата за руку. Пару раз он попытался выдернуть пальцы из моей потной ладошки, но безуспешно. На подходе к чердаку смирился и не предпринимал больше попыток к освобождению.

— Ну, мы пришли. Ты готова?

Не дожидаясь ответа, Ринат толкнул квадратную дверь. Она открылась на удивление беззвучно. За ней простиралась мгла, пахнущая пылью и старым хламом, и всеми детскими страхами.

— Включи свет, — попросила я жалобно.

— Нельзя. Пойдем!

Брат потянул меня вглубь опасной неизвестности, но я забуксовала.

— Мне страшно. Там темно!

Я подвыла в преддверье плача.

— Тихо! — Ринат зажал мне рот ладонью. Она была шершавой, как дощечка, и пахла так же — смолой. — Ну вот, знал же, что девчонкам верить нельзя, тем более, таким мелким! Прекрати, иначе явится баба-тетя, и знаешь, как нам с тобой влетит?! Мало не покажется — покажется много.

Он насильно втащил меня через порог и закрыл дверь. Я принялась брыкаться и вырываться и догадалась, наконец, укусить зажимавшую рот руку. Брат зашипел и отвесил мне свободной рукой подзатыльник.

— Смотри туда! — Меня развернули в сторону маленького окошка, жестко встряхнув при этом.

Я нарочно зажмурилась и замотала головой. Но когда тряхнули еще раз, и посильнее, решилась открыть глаза — в надежде, что изверг отстанет и перестанет взбалтывать, словно бутыль с кефиром.

Летняя ночь втекала сквозь мутное стекло, но отчего-то не могла наполнить собой помещение, а топталась, как незваный гость у порога. Нечто пушистое и светящееся шевелилось на полу. Свет был похож на лунный, только не серебристый, а разноцветный. Что-то вроде мерцающего ковра в ладонь высотой. Забыв про слезы, я осторожно шагнула вперед, чтобы рассмотреть это диво. Вблизи «ковер» оказался не однородным, а состоящим из шарообразных комочков, живых и дрожащих. Я протянула руку — и пушистая волна отхлынула от пальцев. Дожки (ведь это были именно они!) в панике заметались, карабкаясь друг на друга, стараясь заполнить собой все углы и щели.

— Но почему? — обернулась я к брату.

Ринат рассматривал дожек с радостным изумлением. Похоже, он видел их в первый раз. Тогда откуда о них узнал?.. Глаза были во мраке, но слабые искорки выдавали, что по радужкам расходятся зеленоватые волны. Он выглядел крайне довольным — как человек, сотворивший нечто такое, чего сам от себя не ожидал.

— Ты кажешься им большой и опасной.

— Но я же маленькая! И добрая.

На это брат не ответил. Подойдя, присел на пол, потянув меня за собой, и положил руку поверх моей. Его дожки отчего-то не испугались. Принялись стекаться отовсюду к его ладони. Правда, забраться на нее решился только один (одна, одно) — лиловый и, как видно, самый отважный. Остальные шевелились возле, светясь и --">