Ричард Матесон - Я — легенда - английский и русский параллельные тексты

значительной степени выдохлись. He had to go through this process twice a week. Эта процедура была обязательной дважды в неделю. Until he found something better, it was his first line of defense. Пока ничего лучшего он не нашел, и это была первая линия обороны. Defense? he often thought. For what? Зачем мне все это? - иногда думал он... All afternoon he made stakes. Весь вечер он делал колышки. He lathed them out of thick doweling, band-sawed into nine- inch lengths. Он вытачивал их из толстой шпонки: резал дисковой пилой на восьмидюймовые отрезки и доводил на наждаке до остроты кинжала. These be held against the whirling emery stone until they were as sharp as daggers It was tiresome, monotonous work, and it filled the air with hot-smelling wood dust that settled in his pores and got into his lungs and made him cough. Это была тяжелая, монотонная работа, воздух наполнялся запахом горячей древесной пыли, которая забивалась в поры и проникала в легкие, вызывая кашель. Yet he never seemed to get ahead. Еще ни разу не удавалось запастись впрок. No matter how many stakes he made, they were gone in no time at all. Сколько бы колышков он ни изготовил - все они уходили практически мгновенно. Doweling was getting harder to find, too. Доставать шпонку становилось все труднее. Eventually he'd have to lathe down rectangular lengths of wood. В конце концов ему пришлось самому выстрагивать прямоугольные бруски. Won't that be fun? he thought irritably. Ну не смешно ли, - горько думал он. It was all very depressing and it made him resolve to find a better method of disposal. Все это угнетало его и постепенно привело к решению, что надо искать другой путь избавления. But how could he find it when they never gave him a chance to slow down and think? Но как искать, если нет времени приостановиться и подумать - они никогда не дадут такой возможности. As he lathed, he listened to records over the loudspeaker he'd set up in the bedroom-Beethoven's Third, Seventh, and Ninth symphonies. He was glad he'd learned early in life, from his mother, to appreciate this kind of music. It helped to fill the terrible void of hours. Работая, он слушал музыку, доносившуюся из установленного в спальне динамика: Третья, Седьмая, Девятая симфонии Бетховена - и радовался, что в детстве научился от матери ценить именно такую музыку: она помогала ему заполнять пугающую пустоту стремительно уходящего времени. From four o'clock on, his gaze kept shifting to the clock on the wall. He worked in silence, lips pressed into a hard line, a cigarette in the corner of his mouth, his eyes staring at the bit as it gnawed away the wood and sent floury dust filtering down to the floor. С четырех часов он постоянно оглядывался на стенные часы, продолжая работать молча, сжав губы, с сигаретой в уголке рта, цепко наблюдая за тем, как наждак вгрызается в дерево, рождая легкую древесную пыль, причудливыми узорами медленно оседающую на пол. Four- fifteen. Четыре пятнадцать. Four-thirty. Половина. It was a quarter to five. Без четверти пять. In another hour they'd be at the house again, the filthy bastards. Еще час - и все они будут здесь, как только стемнеет. As soon as the light was gone. Мерзкие ублюдки. He stood before the giant freezer, selecting his supper. Он стоял перед огромным холодильником и выбирал что-нибудь на ужин. His jaded eyes moved over the stacks of meats down to the frozen vegetables, down to the breads and pastries, the fruits and ice cream. Взгляд устало скользил по мясным упаковкам, мороженым овощам, булочкам и пирожкам, фруктам и брикетам мороженого. He picked out two lamb chops, string beans, and a small box of orange sherbet. He picked the boxes from the freezer and pushed shut the door with his elbow, Next he moved over to the uneven stacks of cans piled to the ceiling. Он выбрал две бараньи котлетки, стручковую фасоль и маленькую коробочку апельсинового шербета и, нагрузившись упаковками, локтем захлопнул дверцу. He took down a can of tomato juice, then left the room that had once belonged to Kathy and now belonged to his stomach. В комнате, когда-то принадлежавшей Кэтти, а теперь ублажавшей его желудок, до самого потолка громоздился неровный штабель консервов: здесь он прихватил банку томатного сока и отправился в кухню. He moved slowly across the living room, looking at the mural that covered the back wall. Фреска на стене гостиной изображала скалу, обрывающуюся в океан. It showed a cliff edge, sheering off to green-blue ocean that surged and broke over black rocks. Сине-зеленая вода под скалой пенилась, разбиваясь о черные камни. Far up in the clear blue sky, white sea gulls floated on the wind, and over on the right a gnarled tree hung over the precipice, its dark branches etched against the sky. В высоте безоблачного голубого неба скользили белые чайки, и кривое деревце распростерло над пропастью свои темные ветви. Neville walked into the kitchen and dumped the groceries on the table, his eyes moving to the clock. Нэвилль вывалил провиант на кухонный стол и взглянул на часы. Twenty minutes to six. Без двадцати шесть. Soon now. Теперь уже скоро. He poured a little water into a small pan and clanked it down on a stove burner. Он налил в кастрюльку немного воды и поставил на плиту. Next he thawed out the --">