Карл Ганс Штробль - Мейстер Йерихо

Анжелики коснулось моего уха. Дрожь ее тела передалась мне.

— Кто это сделал? — выдохнула она.

Между могилами на другой стороне кладбища семенил невысокий человек, одетый в черное. Приземистое туловище на длинных кривых ногах. Полы фрака били его по коленным впадинам. Голова клонилась к земле. Из-под цилиндра выбивался спутанный серо-зеленый парик.

— Это же он, — торопливо заметил Рихард. — Мейстер Йерихо!

Взгляды людей прилипли к нему, но он продолжал держаться в стороне. Едва миновав пружинистой походкой холмы, маэстро, облаченный в грубое сукно, тут же исчез за кладбищенской часовней, на стене которой возвышался святой Христофор. Лик его отражал всеобщее потрясение и ужас. Слегка качнулся розовый куст, словно дикий зверь прошмыгнул мимо него. Там Мейстер жил, объяснил Рихард, прямо за часовней, на территории кладбища, в полуразрушенном домишке, нелюдимый, как медведь.

Каким же отзывчивым и простодушным был усопший маэстро, приносивший радость в любое место, благословленное Господом нашим, и любивший пропустить стаканчик в таверне! Но его преемник был из чужих краев, неизвестный выходец из ниоткуда. Это был настоящий враг человечества. Враг тихий и неприметный, но неумолимый в своем холодном безразличии, которое было бы простительно только таким выдающимся гениям, как Бетховен и Брукнер.

Из открытого окна домика привратника Анжелике улыбнулась Валли. Вышитое цветами высокое кресло, на котором она сидела, резко контрастировало с бледным, осунувшимся лицом девочки. Она смотрела на мою жену робко, но с сердечной теплотой. Девочка тянулась к Анжелике, как цветок тянется к солнцу. Затем выпрямилась и поприветствовала нас.

— Что ж, — сказала Анжелика, когда мы вечером собрались в зале, выходящем окнами в сад, — жаль, что мы не задержались на юге еще немного.

— Как же моя работа? — удивился я.

— И как же я? — Рихард изобразил укоризненную мину.

— Мне как-то неспокойно, — ответила Анжелика, уже стоя у рояля. Она подняла крышку, и ее маленькие пальчики пробежали по клавишам. Легкая волна звука зажурчала в вечерней тишине. Кажется, это была колыбельная, песнь венецианских гондол, плач воды, разбивающейся о черные сваи. Мы последовали за Анжеликой в этот чудесный сон, как вдруг ее пронзительный крик разрушил волшебство. В дверях стоял человек в шляпе.

— Прошу простить меня, но я услышал, что кто-то играет. Музыка притягивает меня как магнит. Я не в силах сопротивляться.

Я хотел было уже ответить что-то резкое, но Рихард опередил меня.

— Да неужто к нам пожаловал сам Мейстер Йерихо?

Карлик вошел и с изяществом рака-отшельника отвесил поклон. На нем был теннисный костюмчик соломенного цвета, украшенный голубыми ленточками. Довольно странное одеяние для уже немолодого человека. Его большая соломенная шляпа также была обхвачена голубой лентой, а из петлицы на груди торчала бутоньерка с увядшими цветами. Глаза скрывало пенсне с затемненными стеклами. Он накрыл пальцы Анжелики своей рукой в белой перчатке.

— Музыка живет внутри вас. Людей, подобных вам, встречается очень мало.

Став белее своего белого платья, Анжелика отшатнулась от старика и прижалась к роялю. Из-под ворота у нее выбилась цепочка, увешанная маленькими красными сердечками. Хотя своим визитом старик оказал им честь, чувство было очень неприятное.

— Почему же сударыня не желает продолжить игру? — вопросил он. — Ведь она так чувствует музыку!

Анжелика же только сильнее отстранялась и безмолвно отнекивалась.

— Разве маэстро не хотел бы сыграть что-нибудь сам? — вступился Рихард.

— Вы будете разочарованы! — Мейстер надрывно засмеялся. — Я умею играть только на органе!

Все же он снял перчатки и опустил свои жилистые руки на клавиши. Эти руки были невыразимо уродливы. Похожие на лопаты кисти со скрюченными, как когти, пальцами заканчивались толстыми ногтями, под которые забилась черная грязь. Он начал играть. Его музыка, будто грубо вытесанная из дерева, напоминала скорее пронзительный лязг вращающихся шестеренок. Это была материя без души. Некий хаос из звуков, кое-как собранных воедино и усмиренных внутри рояля. Почти с мукой пытался маэстро вызвать живые звуки, еще сильнее давил на клавиши своими безобразными руками, но рояль сопротивлялся, отвергал его и отказывался выпускать стройную гармоничную песнь. Наконец Мейстер оборвал эту какофонию, гаденько захихикал --">