Кавель Кавель - Великий обмен и другие мелочи

барабанов сделались нестерпимыми. Толпа адептов колышется в такт, серые куколи неотличимы от серых же, присыпанных пещерной пылью голов. Впереди, на илистых камнях алтаря, жрец простер руки к толпе, показывая страшное, красное. Бросил под ноги. Воззвал к силе. На погруженный в стоялую воду скрытого залива алтарь полетели страшные, бесформенные артефакты. Захрипели под ножами жертвы.

Оборвалось. Стихло. В подземном зале повисла страшная тишина, шуршал только песок, ссыпаясь со склонов.

В замершей тишине из воды над алтарем взметнулось черное, длинное и чудовищное. Взмахнуло посеревшими от времени пеленами. Смахнуло в воду залива кровь, изувеченные тела, странные артефакты с алтаря, гортанно вскрикнувшего жреца. В поднявшихся брызгах провело пеленами туда и сюда.

В воцарившемся молчании страшно, явно длилась нечеловеческая мысль иного, могучего и чуждого разума.

Струя странной, пахнувшей иными мирами влаги плеснула на богопротивный алтарь. Вновь взметнулись над алтарем серые пелены. Накатила волна из залива. Смыла жертвоприношение векового культа.

Исчезли в водяном тумане пелены. Ушло в глубину черное, чудовищное и длинное.

Что-то глубоко чуждое земному тихо и удовлетворенно вздохнуло над очистившимся алтарем.

Прически

В семье никогда не седели. Или уж – редко – седели в одночасье, наутро или за неделю. Как легендарный в роду аристократ, запятнанный кровью военных преступлений.

Успешный и в ладу с миром (ну, кроме снов), новый наследник отправился в непонятное, неловкое путешествие. То ли на родину предков. То ли вслед за мутной фотографией с газетной вырезки. То ли морские птицы опять кричали на берегу странное.

Жители пустоватого, белесого городка – коренные жители – молча смотрели на смоляные кудри гостя, носили за ним чемодан, подавали пепельницу и счет. Кое-кто, наверное, хотел что-то сказать, но не знал, как с пришельцем и заговорить – о погоде ли, о спортивном матче или несчастьях с пришлыми.

На третий день он свел знакомство с человеком в спортивной шапочке. Ему хотелось думать, что встреча была случайной. Очень уж пустым казался город с мутной фотографии. Очень уж выжидающим.

Человек в шапочке, как водится, нес послание из глубины веков. Кому – упакованным в большие старомодные альбомы с вырезками. Кому – запечатленным бурыми знаками на пергаменте непонятной кожи. Современные, рациональные люди иногда сдавались под давлением логических доводов. А иные говорили, что всегда знали что-то такое.

Не-седеющие были магами. Чародеями. Феноменами. Человек в шапочке упорно говорил о них «вы». Как и любой житель старого, скучного городка, да и любой вообще, за свою обычную жизнь любой из «них» не очень-то отклонял маятник доброго и худого от привычного среднего.

Но то маятник. А вот единовременный размах у черноголовых сильно отличался от свойственного людям. Помимо прочего, они поднимали мертвых. Могли отправлять в полет нелетающее и поворачивать миропорядок под несвойственным углом иначе. Но должны были соблюсти баланс – оживив неживого, вернуть потом миропорядку положенный счет. Не обязательно – встретив в темном углу никчемную старушку. Например, начинив сверток с гремучей химией болтами и рублеными гвоздями.

Как сходился баланс между абсолютно оживленными и умеренно искалеченными, в какой пропорции шли неслучившиеся катастрофы и отравленные колодцы – наверное, какая-то наука на этот счет и крылась в старомодных альбомах и мрачноватых пергаментах. По сравнению с прочим, это пока была сущая мелочь.

Войдя в возраст, черноголовые в одночасье седели, когда груз сотворенных мерзостей нечувственно преображал их в потенциальных чудотворцев вселенского масштаба. Наверное, и наоборот – добродеи, накопившие сокрушительный заряд под мировой позитив, тоже получали свою мету.

И никому не удавалось обмануть этот мир, куда более любопытный, чем кажется, не сведя баланс на выходе. Разве что существам даже не легендарным, а мифическим. О которых и пергаменты-то говорили как бы вполголоса и с недомолвками. Призывали осведомиться на страницах иного документа, наверняка того, который до потомков не дошёл.

Люди осведомленные крайне опасаются по сей день ослепительно седых добродеев, творящих благие чудеса на совершенно разных нивах. Опасаются знания того, чем дался серебряный блеск.

Новый наследник довольно быстро все понял. Даже больше понял, чем ему настойчиво --">