Анна Динека - У зеркала три лица

***

Кай многого не помнил: не только то, что было до аварии, но и после. Часы, дни, порой целые недели стирались из памяти. И потому прошлого для Кая не существовало, в будущее он не верил (да и как верить в то, что однажды исчезнет?) – оставалось лишь настоящее. Но и оно было ненадежным, зыбким и, стоило потерять бдительность, тут же растворялось, как растворяется хлебный мякиш, забытый в воде.

Единственное, на что Кай мог теперь положиться, – Старый город. Его улочки, подворотни, внутренние дворики и павлачи*. Неизменные день ото дня, они стали для Кая поводырями: все те же барельефы и геральдические символы на фасадах, все те же спотыкальные камни**, кованые ворота, дверные ручки и молотки.

Семь лет Кай бродил по городу, узнавал его заново, подмечал детали – и рисовал. Даже составил собственную карту. Но и она порой подводила: стоило перейти мост или, зазевавшись, пройти через центр перекрестка, и память распадалась на фрагменты, будто кусочки цветного стекла. И тогда, неприкаянный, Кай долго бродил по городу, ставшему вдруг чужим, переворачивал страницы альбома-путеводителя, а взгляд в панике метался от фасада к фасаду, ища, за что зацепиться. Но и на следующий день, даже зная, что заплутает, Кай снова выходил из дома и отправлялся на поиски того, что не имело ни названия, ни имени, – но он должен был найти.

Герда не понимала. Чуть ли не с брезгливостью смотрела на очередной альбом, старательно заполненный рисунками атлантов и газовых фонарей, домовых знаков и крохотных ремесленных лавочек, где торговали травами, кружевом и полудрагоценными камнями, которые на поверку оказывались стеклом. Так же, как и отношения с Гердой.

«Опять ходил на тот берег?» – Хмурилась она, даже если Кай не ходил. Закатывала глаза, морщила и без того покрытый тонкими бороздками нос, высмеивала, злилась.

«Угомонись уже!» – шипела порой так, что Кай опасливо отступал в сторону, и тогда ее по-лисьи сощуренные глазки начинали гореть, будто подсвеченные изнутри. И с подозрением спрашивала за разом раз: «Ты сам-то знаешь, что пытаешься вспомнить?»

А Кай пытался хотя бы не забывать.

Вспоминать было страшно: редкие вспышки из прошлого доводили до паники, заставляли сомневаться в собственном рассудке, включали невидимую сирену, и та вопила: «Опасность!»

Ведь то, что удавалось вспомнить, – его уже не было.

Как в тот день полгода назад, когда Кай стоял под сводами старинной, богом забытой церквушки, но вместо стен и потолка, покрытых в воспоминаниях свежей еще штукатуркой, в реальности видел потускневшие от времени фрески. А еще – сколы на каменных хорах, пыль в складках мраморной мантии какого-то безымянного святого да покоцанные уголки саркофага в глубине одной из ниш.

А Кай помнил церковь недостроенной, а эту нишу – пустой.

***

Вернувшись тем вечером в их с Гердой квартиру, Кай долго лежал на полу и в смятении рассматривал потолок, увенчанный тяжелой люстрой, на которой не хватало больше половины хрустальных подвесок. И снова видел то, чего быть не могло: небо, нарисованное щедрыми, широкими мазками; облака, позолоченные невидимым солнцем; усыпанные едва распустившимися цветами ветки магнолий. С потолка рисунок плавно переходил на одну из стен, и лепестки, будто подхваченные ветром, беззаботно кружили вокруг громоздких пустых рам и нетопленного камина.

Кружили, кружили – и вдруг растаяли. И снова вместо росписи – облупившаяся штукатурка да когда-то белые обои, успевшие за семь лет пожелтеть и пойти пузырями.

Герда говорила, перед аварией они с Каем начали в квартире ремонт. Но поверить в то, что собственными руками уничтожил расписной потолок, который в воспоминаниях даже не выглядел обветшалым, Кай не мог.

Такое могло прийти в голову только Герде. Она вообще была любительницей что-нибудь выбросить или сжечь, избегала разговоров о прошлом, не хранила памятных вещей и вечно ворчала, если Кай притаскивал с барахолки антикварную мебель, подсвечники или посуду, – их следовало немедля привести в порядок и побыстрее продать. Даже книги, и те Герда не жаловала: говорила, в них заводится плесень и пылевые клещи. Ну а фотографии, конечно, воровали душу. Так что квартира из года в год оставалась пустой и неуютной – в ней Кай не находил себе места.

— Почему мы решили убрать роспись?